Собиратель ракушек. Энтони Дорр

площадку, а не к морю, стряпней интересовался больше, чем конхиологией. И вот ему стукнуло тридцать. Он фонтанировал энергией, благими помыслами и… глупостью. Этакий золотистый ретривер: высунув язык и задыхаясь, бежит за брошенной палкой, лезет из кожи вон, чтобы всем угодить. Израсходовал двухдневный запас питьевой воды, чтобы выкупать тех мальчишек из племени кикуйю. Отдал семьдесят шиллингов за корзину из сизаля, которой красная цена – семь. Непременно всучал посетителям гостинцы – бананы для жарки или галеты, завернутые в бумажку и перевязанные шерстяной нитью.

      – Ты живешь и в ус не дуешь, пап, – объявил он как-то за ужином, проведя неделю под отцовским кровом. (Что ни вечер, он приглашал к столу больных – совершенно чужих людей. Сегодня их сотрапезницами стали парализованная ниже пояса девочка и ее мать. Джош знай подкладывал им картофель с карри.) – Можешь себе это позволить.

      Коллекционер промолчал. А что тут возразить? Его плоть от плоти, этот тридцатилетний альтруист вырос, можно сказать, из спиралей его собственной ДНК.

      Поскольку терпеть Джоша в больших количествах было трудно, а заниматься сбором раковин опасно, учитывая, что преследователи не дремали, коллекционер вместе с Тумаини выскальзывал из хижины и шел гулять по тенистым рощам, песчаным равнинам и душным, безлиственным зарослям острова. Непривычно было держать путь в противоположную от моря сторону, карабкаться по узким тропам, шагать среди неумолчного стрекота цикад. Рубашка его была разодрана шипами, кожу саднило от укусов насекомых, трость натыкалась на незнакомые предметы: это что – столб какой-то изгороди? Ствол дерева? Вылазки эти вскоре пришлось свести к минимуму: в кустах шуршали не то змеи, не то дикие собаки (кто знает, какие твари обитают в островных зарослях?), он размахивал тростью, Тумаини тявкала, и они спешно поворачивали к дому.

      Однажды на его пути оказалась улитка конус: она уползла сквозь пыль на полкилометра от моря. Конус текстильный – на рифе такая опасность уже не удивляла, но столкнуться с ней на большом расстоянии от воды – это было уму непостижимо. Как смогла добраться сюда морская улитка? И зачем? Подняв раковину с дорожки, он запустил ее в высокую траву. Впоследствии улитки попадались ему все чаще: протяни руку к стволу акации – а там бродячая улитка; в манговой роще поднимешь краба-отшельника – а у того на спине устроился халявщик-конус. Случалось, коллекционер принимал сосновую шишку за конус «слава морей», а древесную улитку – за конус радужный. Как тут было не усомниться в своих предыдущих идентификациях? Не исключено, что в первый раз он отшвырнул в траву не улитку конус, а «папскую митру» или вообще округлый камешек. Не исключено, что раковина была пустой – ее мог обронить кто-то из деревенских. Не исключено, что популяция конусов вовсе не увеличивалась необъяснимыми темпами, что это игра его воображения. До чего же паршиво не знать ответов.

      Все в этой