Собиратель ракушек. Энтони Дорр

разбухает до синевы, останавливается сердце. Весь организм терзает нестерпимая боль. А вы сейчас просите, чтобы эта змея ужалила вашу дочь.

      – Прискорбно такое слышать, – сказал чей-то голос за спиной муэдзина. – Нам очень прискорбно это слышать.

      Лицо собирателя ракушек по-прежнему сжимали руки муэдзина. После долгих минут молчания хозяин дома был отодвинут в сторону. Он услышал, как эти люди – возможно, дядья заболевшей девочки – с плеском роются в кухонной мойке.

      – Там нет конусов! – выкрикнул он.

      У него навернулись слезы. До чего же дикое ощущение – когда твой дом заполонили невидимые чужаки.

      Голос муэдзина продолжал:

      – Она – мой единственный ребенок. Без нее прекратится мой род. У меня не будет семьи.

      Этот голос, в котором звучала незыблемая вера, медленно и выразительно пропевал каждый слог, каждую фразу. Муэдзин не сомневался, что улитка вернет к жизни его дочь.

      Голос вещал:

      – Ты слышишь: здесь мои братья. Они в отчаянии. Их племянница умирает. Если потребуется, они выйдут на риф, как делаешь ты изо дня в день, и станут переворачивать камни, и крушить кораллы, и копать песок, покуда не найдут то, что ищут. Конечно, их тоже может настичь ядовитое жало. А дальше – паралич и смерть. Но прежде – как ты выразился? – их будет терзать нестерпимая боль. Им неведомо, как ловить такое существо, как держать его в руках.

      Певучий голос, обхватившие лицо коллекционера ладони. Это был какой-то гипноз.

      – Ты этого хочешь? – продолжал муэдзин. Голос его гудел, струился, перетекал в журчащее сопрано. – Ты хочешь, чтобы моих братьев убил смертельный укус?

      – Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.

      – Вот именно: оставили в покое, – подхватил муэдзин. – Домосед, отшельник, мтава. Живи так, как считаешь нужным. Но перво-наперво ты найдешь нужный конус для моей дочери и добьешься, чтобы он ее ужалил. Тогда тебя оставят в покое.

      Дождавшись отлива, коллекционер морских раковин в сопровождении свиты из родичей муэдзина вышел со своей овчаркой на риф, где принялся переворачивать камни и прощупывать дно, чтобы найти конус. Всякий раз, когда пальцы попадали в рыхлый песок или в крабье гнездо среди кораллов, страх подгонял его руку. Мозаичный конус, туманный конус, географический конус – как знать, на что наткнешься? Не на тот ли шип, что сродни отравленному лезвию? Всю жизнь коллекционер проявлял осторожность, а теперь будто сам лез на рожон.

      Обращаясь к Тумаини, он прошептал:

      – Нам нужна маленькая ракушка, самая маленькая, какую только можно найти.

      И собака вроде бы поняла, чего нельзя было сказать о людях, что рылись в песке, пачкая свои канзу.

      К полудню у него в кружке с морской водой уже лежал один крошечный мозаичный конус, который – можно было надеяться – не парализовал бы и котенка.

      Собирателя тут же препроводили в Ламу, где у моря стояла муэдзинова