Симфония времени и медные трубы. Юрий Юренев

к Егорову:

      – Товарищ старший лейтенант! Разрешите вести людей в баню. Наша очередь.

      – Ведите, товарищ старшина. А я поработаю здесь. Кстати: кто дежурит по оркестру?

      – Рядовой Кухаров.

      Егоров остался в домике один на один с Кухаровым. Примерно с полчаса Егоров просматривал ноты и никак не мог придумать, с чего бы начать ему разговор с Кухаровым. Кухаров же соблюдал молчание и не заводил разговоров, как и подобает дисциплинированному военнослужащему. Он отлично запомнил наставление Сибирякова по вопросу вежливости:

      – С командиром, если у него хоть один кубарь в петлице, в разговоры не лезь. Спросит командир – отвечай, сам же ни-ни! Полезешь беседовать – себе на голову и заработаешь, потом думай, на «губе» сидя.

      Вот Кухаров и молчал.

      И тут пришла Егорову мысль, которая в дальнейшем показалась ему очень рискованной и, во всяком случае, не очень серьёзной!

      Он потянулся за столом, потом встал и сказал, обращаясь к Кухарову:

      – А пожалуй, и я схожу в баню! Неплохо ведь попариться-то! Вот что, Кухаров. Я сегодня деньги получил, так не нести же мне их в баню… возьмите их у меня, подержите у себя, потом, когда я приду из бани, вы мне их отдадите. Да, и ещё вот револьвер. Возьмите и его, осторожно, он заряжен, а в кобуре ещё двенадцать патронов. Возьмите. Приду из бани – всё возьму у вас.

      И с этими словами он отстегнул кобуру с револьвером от пояса, вынул из нагрудного кармана гимнастёрки деньги и протянул их Кухарову.

      Кухаров стоял побледневший, на лице его проступила испарина, глаза блуждали… Вид его выражал полнейшую растерянность!

      – Как… револьвер.... с патронами… деньги… мне… сохранять… – бормотал он, а затем, очевидно, забыв о субординации, громко, энергично начал отказываться от поручения.

      – Не могу, товарищ старший лейтенант! Не могу! Нельзя мне! Никак нельзя!..

      – Слово «не могу» в Красной Армии не применяется! А в отношении «нельзя» – очевидно, неверно. Если вам командир говорит, значит – можно и нужно. И потом, Кухаров, вы же нарушаете устав внутренней службы. Помните, там сказано, что «надо беспрекословно, точно и быстро выполнять приказы и приказания начальников»? Читали на штабе части плакат «Приказ начальника – закон для подчинённого»? Так в чём же дело? Возьмите и храните, Кухаров.

      С этими словами Егоров надел шапку, застегнул воротник шинели и вышел.

      До бани он дошёл спокойно, получил свою смену белья, начал купаться. И тут в голову Егорова полезли всяческие мысли. То, что Кухаров может удрать с его деньгами, Егорова не волновало. Прожить-то он проживёт. Но вот что Кухаров может исчезнуть с револьвером – это пугало. Егоров знал статью уголовного кодекса, говорящую о потере оружия, и перспектива военного трибунала и последующей за тем меры наказания его просто волновала! Он в душе уже ругал себя за своё «донкихотство», уже говорил сам себе: «Я же не Макаренко», – но в это же время всё дольше и дольше задерживался в бане!

      Про себя он