Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья. Михаил Крикуненко

тридцать три? Зачем выбрал эту дурацкую профессию, зачем поехал в Чечню, ведь столько раз зарекался? Какое дело мне до всего, что тут происходит? А ведь народ сейчас спит себе в Москве и других городах родины-гиганта и до одного места им вся эта Чечня! Настя! Что ей снится сейчас в постели с мужем? Чувствует ли, как близко стою я к черте, за которой, всем хочется верить, что-то есть, а на самом деле – неизвестность. И от этой неизвестности становится еще противнее, потому что билет в один конец – это слишком. Билет в страну Неизвестность – это чересчур, я на такую командировку не подписывался, не так рано, во всяком случае. Господи, ну пожалуйста!

      «А что ты хотел? – спрашивает, как всегда некстати, мой внутренний двойник. – Ведь ты знал, что так может быть. Знал, но не хотел думать об этом. Об ЭТОМ люди вообще предпочитают не думать. Словно дети, которые прячутся под одеялом от чего-то страшного и непонятного, земляне гонят мысли о смерти. При этом каждый втайне надеется, что будет жить вечно. В сознании человека не укладывается мысль, что этот мир может обойтись без него. Большинство людей относительно спокойно воспринимают чужую смерть, отказываясь верить в свою». Но мое первое «я» не слушает двойника. Оно орет внутри: «Стоп, мы сейчас сойдем на этой станции, мы гражданские, а вы тут без нас разбирайтесь!» Но ведь не скажешь и не сойдешь никуда. Не убежишь в поле, не спрячешься за холмом, пока все утихнет, не вгрызешься зубами в землю, притворяясь сухой травой, пылью, снегом, грязью, лишь бы не заметили, лишь бы миновало, пронесло…Господи, как же хочется жить! Я сглатываю ком и сиплю Гусю с Иваном:

      – Камеру не выключать, совсем. Писать все подряд.

      – Да знаю я, – отвечает невесело Гусь. Внешне каждый из нас спокоен. Что происходит внутри – личное дело каждого.

      – Мы по рации запросили помощь, но приказали пока держаться самим минимум час, пока не подойдут «вованы» – сказал майор. – Меньше километра к югу самарчане стоят, но их тоже долбят. Две красные ракеты с их поста видели, убивают их совсем. Вертушки работать не могут – темно. Остается артиллерия, но это крайний вариант, сровняют вместе с нами. Вы, это, в армии-то служили?

      Мы киваем.

      – Нас тут пятнадцать человек, – продолжает майор, – с вами – девятнадцать. Каждый ствол на счету, – офицер говорит быстро, но отчетливо, твердо как-то. – Заставить не могу, могу предложить – вон там, у стены, на плащ-палатке автоматы и боеприпасы трофейные. Возьмите, хотя бы за себя постоите, чтобы не просто так «духам» отдаться.

      – Мы журналисты и не имеем права брать в руки оружие, – говорю я ему.

      – Какие уж тут права! – машет рукой майор. – Впрочем, решайте сами! Хотя бы броники наденьте, – он исчез за брезентовым пологом.

      Основная часть бойцов рассредоточена вне бетонного дота, по периметру блокпоста, между мешками с песком. Совсем рядом тяжело заработал АГС, с небольшими интервалами вдалеке стали рваться его гранаты. Гусь снимает в режиме ночной съемки какого-то бойца, поливающего темноту матом и свинцом.