Мокрый, мокрый Гоа. Истории из загадочных мест планеты. Андрей Толкачев

просветление, что еще скажешь. Я узнал, что настоящий священник живет в Бангкоке – и ее зовут Пао.

      Мокрый—мокрый Гоа

      Мокрый пляж, мокрая пачка денег и мокрое будущее

      – Я ничего не понимаю. «Оставь меня в покое и больше не пиши», не ты написала? За что ты обиделась?

      – Ни за что.

      – Давай позвоню?

      – Нет.

      – Сильно обиделась?

      – Да.

      – Хоть что—то объяснишь?

      – Нет.

      – Я сюда приехал, чтобы снять отель и ждать тебя.

      – …

      – Так мы договорились. Почему ты все переиграла?

      Гоа. Пляж. Июль. Дождь.

      Дождь льет вечность. Счет дождливым дням потерян.

      …Cмотреть на дождь в окно – тоска, самоуничижение и смывание памяти о ближайшем прошлом. Да, соседка по отелю Джей права, «катись все к черту». Хотя других слов она не знает.

      …Изваянием желтым и статуэточным, стою под дождем, стою, как все индусы. Передо мной зеркало. Погода – мое зеркало – демонстрирует то, что в душе. Вот и стою дальше под обнаглевшим дождем, мокрый, а, значит, нужный хотя бы дождю. Кто сказал, что середина лета в этой [] опе рая – это пик межсезонья, пик хипстерского пчелороя…, короче, всем пикам пик. Кто сказал, что мне нужно было именно сюда? Что бы что?

      Между тем Океан лютует. Цвет воды в двух словах: «бурое бесцветье». Выразился, но легче не стало. Океан, стекший с палитры сумасшедшего художника, Океан безумия, Индийский океан безумия.

      Рыба явно обожралась поднявшимся песком и легла на дно, туристы в кафешках явно обожрались последней рыбой, у которой еще не было песка в брюхе и легли в номерах. Теперь ни туристов, ни рыбы, – один дождь.

      На пляже никого, но самое непонятное – нет даже русских. Зашел в воду по пояс. Все, не будь дураками, чтут комфорт, алкоголь и сухие деньги в шароварах! Туристы больше смахивают на тараканов – как—то порыжели и смешались со сбродом отщепенцев—маргиналов.

      Заметки затягивают. Увлекся. Хватаюсь за карман, и разрезая ладонью слипшуюся от влаги ткань штанов, вытаскиваю пачку промокших денег. Махатма на них стал акварельным. Не успел спасти от влаги – спасу от девальвации – несу на просушку.

      Десять минут неукоснительно гляжу на вонючую пачку, будто собираюсь варить. Высушенная вобла, которую вынули из скверны чердака, и нечаянно уронили в грязь, выглядит куда приличней, хотя в руках держу то, на что можно прокантоваться здесь еще не одну неделю. Мои трансферы по ночному Мумбаи не прошли даром.

      Свежо воспоминание о городе с когда—то звонким названием Бомбей. Ты же хотела побродить по Бомбею. Мы же хотели побродить по Гоа.

      Тепло воспоминание о городе, в котором ничего не сбылось, городе, обласканном призывным разноцветьем огоньков и яркими тюрбанами индусов, городе, намекнувшем мне, что ты не приедешь.

      Мозаика ночного Мумбаи по дороге к меняле

      – Здесь