Из записок следователя. Николай Михайлович Соколовский

чем приехал ваш брат?

      – На пароходе.

      – На каком?

      – Не знаю.

      – Долго ли он пробыл здесь?

      – Всего несколько минут.

      – Кто его видел?

      – Никто не видал.

      – А из живущих в доме, где ваша квартира?..

      – Он у меня не был, я его встретил у ворот своего дома с мешками: передав их мне, он тут же отправился.

      – Кто ж видел, когда вы несли мешки?

      Пауза.

      – Это было очень рано: все еще спали.

      – Как же вы узнали, что приехал ваш брат?

      – Я на прогулку вышел.

      – Как мог нести ваш брат на себя такие огромные мешки?

      Новая пауза глубокомыслия со стороны «честного» немца.

      – О! Мой брат силен, как Самсон.

      – Каким же образом на мешках могли очутиться клейма купца Дорожина, когда они прибыли из Нижнего.

      Еще пауза.

      – Стечение обстоятельств. О! Много есть таких вещей, которые трудно объяснить.

      О труднообъяснимых вещах немец чуть ли не целый час говорил, туманно так, что страх.

      – Куда же отправился отсюда ваш брат?

      Немец предался снова глубокомыслию: надо было родить такое место, откуда вытребовать брата для справок было бы не совсем удобно.

      – В Константинополь!

      Порешив вопрос о местопребывании брата, немец с торжеством посмотрел на меня: каковы, дескать, мы, немцы, суньтесь-ка вы, русские, да выдумайте такую штуку!

      Подлинно русский этого не выдумает.

      Купно немцы тоже врут жестоко. Нужно мне было у немцев повальный обыск сделать, собрал я всех наличных колбасников, булочников, столяров, слесарей. Народ явился все благообразный; после присяги пастор приличный случаю спич сказал, немцы все головой ему в такт мотали. А как пошли философы после присяги врать, так и оказалось, что они все сродни константинопольскому туристу.

      С татарами мне тоже часто приходилось иметь дело, по конокрадству все больше. Татарин никогда не сознается. Кажется, на месте преступления поймали, чего уж разговаривать, сознавайся, а он вам такой мыльный пузырь пустит, что вы и рот разинете.

      Татарин лошадь слямзил, но неудачно, за ним в погоню. Нагнали так, что не успел даже соскочить с воровского, и привели ко мне.

      – Помилуй, бачка! Отпусти!

      – Да как же я тебя отпущу, когда тебя поймали на воровской лошади?

      – Не воровал я, бачка.

      – Каким же образом ты на ней верхом-то очутился?

      – Шел я, бачка, полем. Три человека лошадку ведут. Садись, бают три человека, собака-татарин, на лошадку. Убьем тебя, собака-татарин, коль не сядешь на лошадку! Бачка, жизнь жалел, садился на лошадку!

      Татарские ответы вообще отличались особенной изобретательностью. Молодец народ!

      Но довольно о подобного рода мыльных пузырях. В заключение скажем несколько слов «о благородных» уже мыльных пузырях.

      По одному из мыльных пузырей, именно по делу о краже денег у арестанта из дворян, Чужедольского, привелось мне производить