Величайшее благо. Оливия Мэннинг

дело нескольких секунд.

      Якимов со вздохом бросил прощальный взгляд на буфет и впервые заметил, что над ним висит портрет какого-то старого боярина – видимо, представителя славной семьи Теодореску. На нем был гигантский меховой тюрбан, вышитая туника и меховая же мантия. Белые изящные руки покоились на расшитом кушаке, а большим пальцем вельможа придерживал рукоятку богато инкрустированного камнями кинжала.

      Якимов был поражен – не всеми этими атрибутами богатства, но лицом вельможи: длинным, мертвенно-бледным, с редкой бородкой и злобным взглядом из-под тяжелых век.

      Он позволил увести себя обратно.

      Над двумя овальными столами включили свет. Слуга тасовал карты. За одним из столов собралось около дюжины человек, и еще несколько стояли за стульями. Никто не спешил присоединяться к игре. Княгиня и рыжий Фокси Леверетт по-прежнему пребывали в объятиях софы. Другие парочки разлеглись по темным углам. Барон, всё так же ухмыляясь, стоял неподалеку от стола, но на таком расстоянии, что было ясно: играть он не собирается.

      Хаджимоскос еще раз сходил к княгине и вернулся с пачкой бумаг. У хозяйки болит голова, объявил он, поэтому он будет банкиром. Размер банка составлял двести тысяч леев. Он улыбнулся Якимову:

      – Видите, mon cheri, мы тут играем по-маленькому. Много не проиграете. Сколько вам дать фишек?

      Якимов вдруг вспомнил, что крупье получает пять процентов от банка, и сделал последнюю попытку сбежать:

      – Вам же нужен будет крупье, дорогой мой, может быть, бедный старый Яки…

      – Я буду крупье, – ответил Хаджимоскос. – Это традиция. Ну что, сколько фишек?

      – Давайте на пару тысяч, – сказал Якимов, смиряясь со своей участью.

      Хаджимоскос рассмеялся.

      – Каждая стоит пять тысяч! На меньшие суммы мы не играем.

      Якимов взял пять фишек и написал расписку на двадцать пять тысяч леев. Хаджимоскос занял свое место за декой и принял самый серьезный и деловой вид. Поначалу игра шла именно так, как Якимов и предполагал: банк уверенно рос, игрок справа иногда выигрывал. Якимов, который сидел слева, то и дело передавал право сыграть своему соседу. Несмотря на это, за десять минут он проиграл двадцать тысяч. Он уже смирился с тем, что сейчас всё проиграет, но на последней фишке ему выпали семерка и двойка. В следующем раунде они по указанию Хаджимоскоса открыли карты, и игрок справа показал короля и даму, а Якимов – шестерку и двойку. Когда в следующей руке у него обнаружились девятка и десятка, зрители начали на него ставить, и он приободрился. Ему даже в баккара удается выигрывать! Раньше такого никогда не было. Свой выигрыш он употребил на то, чтобы повысить ставки.

      По мере того как стопка фишек рядом с Якимовым росла, манеры Хаджимоскоса становились всё холоднее и резче. Он стремительно раздавал карты и с неодобрительным видом пододвигал к Якимову его выигрыши. Его лицо, обыкновенно круглое, словно личико японской куклы, становилось всё длиннее и худее, пока не стало напоминать лицо вельможи с портрета. Вдруг он подхватил деку с колодами