Глаз тигра. Не буди дьявола. Уилбур Смит

не было, лишь чудовищное онемение и шок. Пуля угодила в грудь, в этом я не сомневался, и знал, что мне разворотило грудную клетку, и еще я знал, что рана смертельная, и ожидал, что мозг вот-вот откажет, а сознание померкнет и уплывет во тьму.

      Но вместо этого я стукнулся поясницей о релинг, перевалился за него, упал вниз головой за борт и немедленно очутился в прохладных объятиях океана. Падение замедлилось, я открыл глаза и увидел серебряные нити воздушных пузырьков и солнечный свет, смягченный зеленоватым фильтром воды.

      После встречи с пулей в легких было пусто, и инстинкт подсказывал рвануть к поверхности, глотнуть воздуха, но сознание, как ни странно, оставалось ясным, и я понимал: в тот же миг, как я покажусь над водой, Майк Гаттри отстрелит мне голову, поэтому я перевернулся и, неуклюже орудуя ногами, нырнул под «Танцующую».

      Из-за пустоты в легких путешествие показалось мне бесконечно долгим. Над головой медленно проплывало гладкое белое дно катера, а я отчаянно рвался вперед, изумляясь тому, что в ногах еще остались силы.

      Вдруг меня окутала тьма, мягкое темно-красное облако, и я было потерял самообладание, решив, что отказали глаза, – но тут же понял, что облако это состоит из моей собственной крови, целой лавины крови, марающей океан. В облаке заметались крошечные белые с черными полосками рыбки, жадно хватая ртом окровавленную воду.

      Я лихорадочно заработал руками, но левая не слушалась – она безжизненно тащилась за туловищем, и кровь окутывала меня, словно дымовая завеса.

      Правая, однако, не подвела, и я прорвался дальше под катер, прошел под килем и стал подниматься к ватерлинии, когда заметил, что нейлоновый буксировочный канат по-прежнему волочится за кормой, петля его ушла под воду, и я, слава богу, сумел за нее ухватиться.

      Вынырнув под кормой «Танцующей», я сделал отчаянный вдох. Грудь разрывалась от боли, легкие превратились в сплошной онемевший кровоподтек, а на вкус воздух был как старая медяшка, но я сумел его проглотить.

      Сознание оставалось ясным. Я понимал, что нахожусь под кормой, что волчья стая осталась на баке, а мой автомат висит под машинным люком в кают-компании.

      Я высунулся из воды так высоко, как только мог, обернул виток нейлонового троса вокруг правого запястья, согнул ноги в коленях и нащупал кончиками пальцев бархоут, идущий вдоль ватерлинии, понимая, что сил хватит лишь на одну попытку, не больше, и эта попытка должна увенчаться успехом. С бака доносились сердитые повышенные голоса – волчья стая затеяла какую-то перебранку, – но я, не обращая на них внимания, воззвал ко всем резервам организма и рванул вверх с помощью обеих ног и здоровой руки. Из-за натуги в глазах заплясали звездочки, грудь мертвым грузом тянула вниз, но я все же вырвался из воды, перевалился через кормовой релинг и остался висеть на нем, словно пустой мешок на изгороди из колючей проволоки.

      Провисел так несколько секунд, а потом зрение прояснилось, и я ощутил, как из раны в боку на живот проливается теплая