.

Сейчас вы будете заняты еще больше. Павильон Ракера и Дилла на третьем этаже. Убийство. Прострелена верхняя часть черепа. Лежит там на траве под охраной субъекта без шеи, которому вряд ли светит выбиться в инспекторы. У меня всё.

      – Погоди…

      – Не могу. Занят.

      Я выбрался из будки и пересек зал. Толпа, окружавшая место происшествия, успела удвоиться. Охранник с полицейским едва сдерживали натиск. Энн и Фреда Апдерграфа в поле зрения не было. Вульф и Хьюитт отступили к противоположной двери. С ними был и В. Дж. Дилл. Вульф бросал в мою сторону свирепые взгляды. Он по-прежнему надрывался с этими злополучными горшками и от злости не мог слова вымолвить. Хьюитт тем временем бубнил:

      – …Я чувствую некоторую ответственность. Как почетный председатель комитета… Не люблю увиливать от ответственности, но что я могу сделать? Вы только посмотрите на них…

      – Этот полицейский – придурок, – сказал Дилл. – Он не желает пропустить меня в мой собственный павильон. Чуть мне плечо не сломал. – С гримасой на лице он подвигал плечом вверх и вниз. – Есть здесь врач?

      – Врач не поможет… Он умер…

      Они посмотрели на меня. Дилл перестал массировать плечо:

      – Умер? Умер! – Он бросился вперед и исчез в толпе.

      – Вы говорили, что на него совершено нападение. – Хьюитт с интересом разглядывал меня. – Как это он может быть мертв? От чего бы он мог умереть?

      – От того, что перестал дышать.

      – Арчи, – сказал Вульф своим самым отвратительным тоном. – Прекрати. Вот уже час, как я прошу тебя взять эти растения. Бери их и отвези меня домой.

      – Да, сэр. – Я забрал горшки. – Но я пока не могу уехать. Я ищу…

      – Господи боже, – произнес Хьюитт, – какая катастрофа! Бедняга Дилл… Я должен, извините меня… – И он направился к центральной лестнице.

      В эту минуту я увидел то, что отчасти и предполагал увидеть. Она прошла с другой стороны и тут же исчезла в толпе. Перед глазами мелькнул лишь ярлычок фирменного магазина на Четырнадцатой улице на воротнике пальто. Поставив горшки на пол, я ринулся за ней. Могу представить выражения, слетевшие с языка Вульфа. Впрочем, меня не слишком беспокоили его страдания – так ему и надо после идиотской комедии с Хьюиттом. Я оглянулся, чтобы посмотреть, как он испепеляет меня взором: он был весь багровый. Держу пари, он сбросил не меньше десяти фунтов.

      Я обогнул какой-то выступ и бросился в противоположный конец павильона. Через минуту я увидел, как она протискивается в толпе, но не счел нужным особо осторожничать. Оказавшись у нее за спиной, я увидел, что голубую сумочку она по-прежнему держит под мышкой. Протянув руку, на которой все еще висело пальто Вульфа, и прикрываясь им, я нежно потянул за уголок. Сумочка легко поддалась, а хозяйка была так увлечена, что и не заметила, как ее сумочка скрылась под попоной моего бегемота. Отступая, я поглядывал на нее и, мысленно аплодируя любителям цветов, выбрался на свободное место.

      Желанное одиночество я обрел за пятицентовик в мужском туалете на втором этаже. На сумочке была монограмма: «РЛ». Внутри, как обычно, носовой платок, пудреница,