Все оттенки черного. Кирилл Берендеев

услышал Клауса и поддержал его:

      – Его помиловали на небесах! Повешенному, вернувшемуся к нам с того света – помилование! Так сказано в древних летописях!

      – Решение городского совета должно быть выполнено при любых условиях, – тихо и неуверенно произнёс толстый, маленький и лысый магистратор, тот, что недавно зачитывал приговор.

      Кто-то грубо схватил Клауса за шиворот и потащил вверх на эшафот по ступенькам.

      Петер не терял времени даром. Как только понял, что произошла накладка, закрыл створки, а через балку перебросил новую верёвку с петлёй. Лицо его перекосилось:

      – Никто ещё не уходил от меня живым, Клаус! И тебе не судьба. Скажи мне только… Какой на вкус поцелуй смерти?

      – Отпусти его, Петер, – нерешительно сказала какая-то совершенно невзрачная сухонькая старушка, одетая в ворох выцветших лохмотьев. – Его же помиловал сам Бог!

      – Никто не уходил из моих рук, и этот мошенник не уйдёт! – неожиданно, совсем как разъярённый бык, заревел палач, да ещё так громко, как никто не мог ожидать от него, такого невысокого и неказистого.

      Клаус захотел ударить его в лицо, но руки-то его по-прежнему были связаны за спиной.

      – Но он может купить себе целую минуту жизни! Я всегда хотел узнать. Я всегда хотел узнать. Скажи мне, какой на вкус поцелуй смерти. Ведь ты единственный, кто ходил на ту сторону и вернулся назад.

      – Ты сам когда-либо узнаешь, без моей помощи, – улыбнулся ему Клаус, и тут же палач в гневе дёрнул за рычаг.

      Створки снова открылись, и разбойник повис на верёвке. Сил у него оставалось мало, поэтому и танцевал он в воздухе ногами совсем недолго. Клаус только успел услышать, как тихо, среди полной тишины произнесла Грета:

      – Смотрите, у него опять встал. Да ещё как…

      И тут же умер.

      А мигом позже перенёсся в уже знакомое место. Он снова стоял перед троном и весами.

      – Опять ты, Клаус? – удивилось всемогущее создание на троне. – Я ведь отпустил тебя, смертный!

      – Но они снова меня повесили, монсеньор.

      – Кхм… Понятно. Свобода, значит, выбора. Зря мы её вам дали… А зрители? Как отнеслись к этому те люди, что собрались на площади? Ведь они видели чудо. Чудо, что сотворил не ты, а я.

      – На этот раз они разделились во мнении: одни говорили, что я должен умереть, другие же засомневались в правильности содеянного и просили подарить мне жизнь.

      – Весьма любопытно, Клаус, весьма любопытно. А ты сказал, что это именно я тебя отпустил?

      – Конечно. Разве в таких случаях станешь молчать?

      Та чаша, что уже перевешивала другую, с грехами, дрогнула и опустилась ещё ниже.

      – Я недоволен, Клаус. И по-прежнему считаю, что твоё время ещё не пришло.

      Он снова щёлкнул пальцами в своём круге света, куда не мог проникнуть взор человека, и несчастный опять переместился на Землю. На то самое место.

      Он хрипел и плевался, пытаясь встать. На груди висело уже две оборванные верёвки, а шею