Пролежни судьбы. Владимир Кукин

внутреннюю сторону запястья, и колечко, странное, – большого пальца украшение. На ходу простившись, пожелав удачи, не успел услышать одобрительного воодушевления и емкого Ее согласия.

      Живешь ли – в роли изваяния,

      несешься ль – смерчем суеты,

      не превзойдут твои желания

      судьбой отмеченной черты.

      Я бежал… Сейчас тот памятный забег рассматриваю как указку Провидения. Но тогда присутствовало до банальности корыстное стремление: без толку не погрязнуть в опекунской неизвестности, чем мне грозило опоздание. Дважды, в юношестве, затянувшиеся проводы очередной знакомой, – вокзал ночевкой укрывал; и мне давалась ночь бессонная для станционных размышлений, награждавших провожаемую – заключительным свиданием со мной. Идя на поводу у не оформившихся, блеклых отношений (опыт не хотелось закреплять), и, одолев благополучно стометровку у финишной черты, я ухватил за хвост последний поезд.

      Воодушевившись, предстояло без эмоций препарировать итог свершений интриганской танцевальной выгулки…

      Два часа, унынием прочесывая зал, почему я раньше на Нее внимания не обратил?.. Очки? Конечно же – очки. Не испытывая никакой предвзятости, срабатывал стереотипный безразличия подход к особам, их носящих. Женщин раздевая, ни с одной не посчастливилось очки трофеем снять, и даже солнечные. Оптические костыли ни в коей мере препятствия в общении не вызывали, но броня диоптрий делала эмоциональную расцветку глаз безликой. Что произошло сегодня? Почему вдруг этой сероглазости, из-за очков, проникнуть удалось в мир чувственного любопытства, преодолев грань трафаретной одинаковости? Чувствительность – игриво-дерзостная, наделенная неуловимым обаятельным сарказмом с пониманием происходящего акцентов с молниеносною разоблачительной реакцией ответа… Наслоением, все перечисленное рисовало интригующий, укутанный заманчивою личностною дымкой, дающий пищу мыслящим структурам образ?.

      Память, не скупясь, которой наделил меня Господь, имеет интересную особенность: она формировалась под воздействием громадного количества кинокартин, мной в отрочестве поглощенных без разбора, частенько днюя и ночуя в кинотеатрах. Экранный гвалт эмоциональной информации, овладевая сферою сознания и неокрепшей психикой, воздействуя на зрительную память, заставлял ее придирчивою избирательностью регулировать процесс запоминания и из заданного спектра черпать главное; оно и закреплялось в памяти основой образно-сюжетной линии чувствительного ряда, по отпечатавшимся накрепко эмоциям которого воссоздавалась атмосфера негативно-пленочных событий в развернутом объеме и в личностных переживаниях, с возвратом к месту действия.

      Помню явственно неадекватность состояния на выходе из зала просмотрового: сфокусировавшись на эмоциях, инерцией переживаний, заново раскручивая осмыслением, сознание увиденное проецировало на себя. Информационный хаос, заполнявший мозговой отсек, сравним лишь с хаотическим сумбуром власти снов. Окунаясь в фабулу