Замужем за облаком. Полное собрание рассказов. Джонатан Кэрролл

каков был Его замысел. Так что выяснять это приходится нам, верно? – насмешливо заметил другой студент.

      Нагловатая теология – у кого лучше подвешен язык. Мудрецы посмеиваются над чудесным. Я помалкивал, но меня раздражало неуважительное мудрствование этих двадцатипятилетних посвященных о вещах одновременно очевидных и важных.

      Все еще захваченный дискуссией, я автоматически просматривал список того, что нужно купить, и брал с полки товары, когда, взглянув, увидел в двадцати футах от себя Бини Рашфорт. Первым моим импульсом было подойти и поздороваться, но она была так поглощена своим занятием, что я решил воздержаться.

      Держа в руке открытую пачку, она ела печенье. Вроде бы ничего особенного, если не считать выражения ее лица – высшей степени блаженства. Бини откусывала и зажмуривалась, и я чуть ли не слышал стон наслаждения. Проглотив, она открывала глаза и смотрела на печенье, словно оно рассказывало ей что-то восхитительное, потом снова откусывала и так далее. Или это было лучшее печенье всех времен, или тут происходило нечто иное. Понаблюдав, я с потрясением осознал, что сам ничем не лучше своих студентов. Я просто не мог подумать, что передо мной человек, наслаждающийся мгновениями своей жизни. Нет, так вот демонстрировать свое счастье – для этого надо быть дурочкой, чудачкой или просто неадекватной. Почему мы так подозрительны ко всему хорошему?

      – Здравствуйте, Бини.

      Она улыбнулась мне, но, судя по выражению ее лица, узнала меня лишь через несколько мгновений.

      – Здравствуйте, Скотт! Как дела?

      – Прекрасно. Печенье, наверное, великолепное. Вы с таким наслаждением его едите.

      – Печенье хорошее, но я улыбаюсь не от этого. Я просто вспоминаю, как делала это в детстве. Мы жили бедно, и я обычно была весь день голодная. Даже во время еды. В нашем городке было два магазина, и я ходила за покупками для мамы. Каждый раз я ходила в другой, потому что знала один фокус. Я брала все, что она просила, а потом еще пакетик печенья – не важно какого, потому что для меня всякое было восхитительным. В каждом магазине был по крайней мере один укромный уголок, где тебя никто не мог видеть. И я знала все такие уголки. Так вот, я брала печенье, шла туда, словно в поисках чего-то, и о-о-очень осторожно вскрывала пакетик вдоль швов. Это можно сделать, если смотришь, что делаешь. А я была мастер! И вот, открыв, я доставала два печенья. Только два! И совала их в рот. А потом, потихоньку жуя, чтобы никто не заметил, клала пакетик обратно на место и задвигала подальше, чтобы его не скоро нашли. Я ни разу не попалась и очень этим гордилась.

      – Но это не так уж забавно теперь, когда вы можете себе позволить купить целый пакетик?

      – Ну, я признаюсь вам, Скотт. Пять недель назад доктор сказал мне, что я больна. С тех пор почти все кажется мне вкуснее, чем было раньше. – Она сказала об этом, как о простом факте, без всякого выражения «пожалейте меня» в голосе.

      – Бини, простите. Могу я вам чем-нибудь помочь? Есть какие-нибудь лекарства…

      – Это