Отражения. Мария Николаевна Покусаева

эта свежесть казалась мне глотком чистой воды в жаркий день. Я словно впитала в себя весь жар очага и все запахи – кофе, специй и пыли, табака и виски, трав и чего-то маслянисто-металлического, чем пахло от закрытой двери кабинета. И сейчас, на этом холодном воздухе, пока мы идем от почти самого сердца города к его окраине, запахи выветрятся из волос и складок платья, а жар внутри меня остынет. Вот о чем я старалась думать, но мысли раз за разом возвращались к Амелии.

      Казалось бы, думала я, пиная попавший под ногу камушек, принцесса, мало ли тут принцесс и принцев, куда ни плюнь – аристократия, голубая кровь, точеные скулы и взгляды всех оттенков презрения. Принцесса, дочь того, кто должен был стать королем, но умер – и не сложилось. И все пошло не так.

      В этом «не так» мы с ней, пожалуй, были похожи.

      И если Шамас прав, и леди Амелия такая, как он о ней рассказывал, то мы, возможно, найдем общий язык.

      А если он не прав, и за те несколько лет, которые прошли с того момента, как он разговаривал с кем-то, кто был лично знаком с вдовствующей герцогиней д'Альвело, Амелия изменилась и из мечтательной тихой девочки превратилась в самую обыкновенную капризную аристократку?

      Хотя сколько капризных аристократок ты здесь уже встретила, леди Лидделл? Ну, кроме Феликса, который явно играл на публику?

      Правильно. Ни одной.

      – О чем задумалась? – спросил Ренар, не останавливаясь.

      Мы вышли на крошечную площадь, посреди которой в каменной чаше из-под снега выглядывали кристаллы. Их света было не больше, чем от обычных свечей, но, в отличие от свечей, кристаллы не гасли от дождя или снега, только от того, что магия внутри них высыхала, истончалась, выветривалась – это я уже выучила. Ставни домов были раскрыты, я видела, как там, за шторами, двигались силуэты людей. Сама площадь была почти пуста – только стражник, прошедший мимо, мазнул по нам внимательным взглядом и приложил руку к своей шляпе в знак приветствия.

      Я кивнула ему в ответ.

      – Об Амелии, – призналась я Ренару. И еще о том, что Шамас – единственный, кто дал мне хоть сколько-то полезную информацию. В отличие от всех остальных. – И о том, что я не хочу никуда уезжать.

      – Ну, – он задумчиво посмотрел вдаль. – Здесь у тебя нет выбора.

      Я промолчала, потому что выбора у меня здесь, кажется, вообще никогда не было.

      Следующая улица забиралась на холм, огибала его, оставляя пустым от домов и прочих строений, деревьев или клумб с цветами, словно этот невысокий холм был чем-то неприкосновенным, запретной территорией. Снег на нем белел, не тронутый ничьими следами.

      – Ты странная девушка, Мари, – сказал Ренар у следующего поворота, словно бы все то время, пока мы шли вверх по улице, огибающей холм, эта мысль тяготила его, и он думал, как ее выразить, не обидев меня. – Книги и компания двух скучных дам, которые старше тебя на целую жизнь, привлекают тебя куда больше, чем музыка, балы и прочие развлечения. И это, поверь мне, не попытка тебе польстить, скорее беспокойство.

      Я поморщилась.

      – У