Давай останемся никем. Элла Александровна Савицкая

из них проходит мимо меня, толкнув при этом плечом. Да так сильно, что я охаю от неожиданности и отшатываюсь.

      – С того, что нам так хочется. А еще на тебе, как я вижу, довольно дорогие вещички.

      Говорит тот, что намеренно ударил меня.

      – И что? – пыл мой убавляется. Грудная клетка вибрирует от силы ударов паникующего сердца.

      – То, что ты золотая девочка, а нам золото ох как не помешает.

      Они пересматриваются, а меня ознобом начинает бить от их взглядов, в которых ни капли шутки нет. От этих троих исходит жуткая энергетика, от которой хочется спрятаться как можно дальше. Превратиться в крошечного муравья и исчезнуть из их поля зрения.

      Я лихорадочно оборачиваюсь в поисках помощи, но натыкаюсь глазами на ещё одного, стоящего позади и лениво поигрывающего с зажигалкой. Он стоит, равнодушно наблюдая за нами, а я вдруг осознаю, что их четверо… Целых четверо отморозков. А я одна. И позвать некого, потому что никто не услышит. Хотя, эти и пикнуть не дадут если что.

      – Послушайте, – мне кажется, или мой голос дрожит? Прокашливаюсь, пытаясь вернуть себе способность говорить, – дайте мне, пожалуйста, пройти. Вот так преграждать дорогу человеку и что-то требовать от него – как минимум нечестно. Вы на мой телефон не зарабатывали.

      С лица одного, который стоит прямо передо мной, быстро сползает весёлая ухмылка. У меня внутри все переворачивается. Волоски на затылке поднимаются от накатывающей паники. Если до этого было видно, что они игрались со мной, то теперь нет. Кажется, разговаривать они больше не намерены. Подонок выгибает бровь и, цокнув, делает шаг в мою сторону.

      Я машинально отступаю назад, готовая если что бежать. Куда угодно, в любую сторону, только бежать.

      – Ты себе таких еще штук сто купишь, – и в следующее мгновение он выдирает из моей руки телефон.

      – Эй, – вскрикиваю я, потянувшись за ним, но не успеваю.

      Мою руку перехватывают. С плеча соскальзывает сумка и с гулким звуком плюхается на асфальт.

      – Что с тебя еще можно снять? Сережки есть? – говорит второй рядом с моим ухом, так как теперь он крепко удерживает обе мои руки.

      От него неприятно разит табаком и ещё чем-то, вызывающим тошноту. Желудок стягивает спазмом, и меня едва на него не выворачивает.

      Я отстраняю лицо, чтобы иметь возможность дышать воздухом, а не этой… грязью.

      – Не смейте, – рык вырывается сквозь мои сжатые зубы. От несправедливости происходящего хочется плакать, но глубоко внутри я понимаю, что расплачься я сейчас – они будут еще счастливее. Люди любят видеть слабость других перед собой.

      Мои руки сжимают крепче, а потом с головы сдергивают шапку. Волосы рассыпаются прямо на лицо, заставляя меня в панике тряхнуть ими.

      Чьи-то холодные шершавые пальцы ловко снимают мои сережки, так, словно они делали это уже не раз. Прикосновение чужих рук гонит разряд тока по телу. Я дергаюсь, а они снова смеются. Похабно, грубо и бесстрашно.

      Тот, что держит мои руки, сильно сдавливает запястья, сводя их за моей спиной, а остальные обступают меня