Дитя души. Мемуары. Константин Леонтьев

в ноги и благодарил его, епископ сказал еще:

      – Отныне принимаю я тебя в дом мой. Ты будешь начальником над всеми моими телохранителями, и я велю снять с тебя широкие эти одежды и одену тебя в воинские и короткие. А ты не обнаруживай никому в жилище этом, что я тебе дал золотые, ибо враг рода человеческого силен в нас всех, и есть везде худые люди, которые в зависть впадают легко. Помни это! Скажу тебе еще, что здесь тебе будет легче, ибо ты в митрополии моей, кроме старой параманы[32], сестры моей, и двух монахинь почтенных, никакого лика женского не встретишь. Еще скажу я тебе, что здесь у меня ты можешь больше прежнего и божественным предметам обучиться, уставам и молитвам; но знай, что после этого и взыщется с тебя больше.

      И епископ благословил его еще раз и отпустил.

      Одели Петро в красную куртку с откидными рукавами, и в голубые шальвары, и в красные башмачки с загнутыми носками, а на носках были пушистые шишки пестрые из разного шелка, величиною с яблоко; и все по швам было расшито золотом и черным шнурком. Дали ему также в руку большую трость – разгонять народ, когда не будет места епископу двигаться и свершать богослужение; а за кушак пестрый дамасский[33] нож и два пистолета серебряные заткнули, и сам епископ, увидав его, усмехнулся, дал ему целовать десницу[34] и сказал:

      – Вот теперь хорошо!

      А Петро думал: «Теперь уж никто меня не обидит и никто соблазнять не будет. А я думал, что оставил меня вовсе Бог».

      Оба же те золотые, которые ему дал епископ, он спрятал и сказал себе: «Зачем я буду торопиться посылать благодетелям моим Христо и Христине эти деньги? Они и так привыкли жить. У них хижина есть. От этих золотых им много перемены не будет в счастье; а я оттого и сокрушался, что все без денег уходил из тех мест, в которых меня обижали и из которых меня прогнали. Лучше я себе оставлю эти деньги на случай несчастья!..»

      Стал жить Петро тогда у епископа хорошо. Другие телохранители ему повиновались; он стал теперь похитрее прежнего и стал думать, что не епископу одному в доме угодить надо, а всякому. И начал стараться. Старухе парамане, сестре епископа, говорил:

      – Не трудитесь, почтенная госпожа сестрица епископа. Позвольте мне за вас подмести это! – и брал веник из рук ее и подметал сор.

      Другие же телохранители говорили ему:

      – Тебе ли, воину и начальнику нашему, подметать сор? Тебе ли мараться? Это дело рабов и женщин. Это для нас для всех оскорбление.

      Петро отвечал им:

      – Старость я очень уважаю, вот что!

      И замолчали другие воины и епископские телохранители.

      И чтоб они любили его, он из тех двух золотых уделил часть на угощение их и сказал им:

      – Будем все побратимами[35]. И сказали те ему:

      – С радостью!

      Тогда призвали священника, и он прочел над ними молитву; они связались все кушаком[36] и поклялись в вечной дружбе и согласии.

      И монахиням старым угодил Петро; и все приходящие по делам любили его, ибо он у всех спрашивал вежливо, что им нужно, и говорил:

      – Погодите

32

Парамана – экономка, няня, кормилица, вместо матери.

33

Дамасский нож – сделанный из дамасской стали (высокий сорт узорчатой стали, изготовляемой особым образом).

34

Десница (церк. – слав.) – правая рука.

35

Побратим – названый брат, человек, который побратался с кем-нибудь.

36

Кушак – пояс, обычно из широкого длинного куска материи или шнура.