Дети Аллаха. Дмитрий Казаков

нечто вроде розетки из табачных листьев.

      – Я исправлю, уважаемый! Я исправлю! – поспешно затараторил он.

      Из лавки горбатого Рахима Самир вышел, оставив хозяина готовиться к вечерней молитве. И в вечной очереди к махзуну неожиданно для себя обнаружил Азру с матерью.

      – Э… мир вам… – пробормотал он растерянно.

      После воскресной службы, что закончилась так неожиданно, Самир почти ни с кем из соседей не общался.

      Понятно, что Умм-Насиб и Бутрос устроили братьям вечером головомойку, но из дома не выставили. А на следующий день помогли перебраться в старую трапезную, которую спешно начали ремонтировать, переделывать под жилье для тех, кто недавно лишился собственного.

      Они с Ильясом обустраивали свой угол, помогали выносить мусор и оборудовать кухню. На них посматривали косо, но случай в церкви никто не вспоминал.

      – Ох! Миртебе! – воскликнула мать Азры. – Самир! Чтоты здесьделаешь?!

      «А вы?» – очень хотелось спросить ему, но вопрос прозвучал бы невежливо. Уклониться от ответа тоже невозможно, и поэтому Самир признался:

      – Ну… я… работал…

      – Ах! Да? – Мать Азры нахмурилась рассеянно.

      Сама же Азра улыбнулась, и Самира с одной стороны обдало привычным теплом, а с другой – ему стало стыдно, ведь последний раз она видела его два дня назад, когда он кричал на отца Григория.

      – Ну… я… пошел… – пробормотал он, отводя взгляд.

      – Как же так? Подожди. – Азра посмотрела на мать. – Мы поговорим, можно?

      Понятно, что они не в Черном квартале, где на девочку в десять лет надевают никаб и запрещают видеть других мужчин, кроме отца и братьев, но приличия есть приличия, и их нужно соблюдать.

      – Что? Даконечно! Нобыстро! Наша очередьскоро!

      – Конечно, – и Азра с Самиром отошли на другую сторону улицы, к ларьку.

      – Что вы тут делаете? – спросил он шепотом.

      – Да ну, ерунда какая-то с документами, – ответила она, глядя на него изучающе. – Скажи, ты ведь собираешься покаяться и извиниться?

      – Нет! – выпалил Самир, не подумав, и вздрогнул, поскольку лицо Азры исказилось, словно от сильной боли.

      Лучше бы он позволил ударить себя!

      – Но почему? Ты же вел себя в церкви недостойно, – сказала она. – Ты покайся. Подойди к отцу Григорию, и…

      – Чтобы он меня наказал? Заставил молиться? – перебил ее Самир. – Никогда! Правду я тогда сказал! Понимаешь – правду! Они все трусы!

      Азра заморгала чаще, стиснула руки у груди, глаза ее заблестели.

      – И что ты будешь делать!? – воскликнула она. – Один!?

      – Почему один? Со мной Ильяс.

      – Он еще ребенок!

      – Он мой брат. – Самир покачал головой: ему очень хотелось взять ее за руку, но он знал, что на глазах у посторонних делать этого нельзя. – Почему ты не понимаешь? Почему мы должны терпеть?

      Отчаяние от того, что ему не хватало слов, мешалось внутри с желанием ее убедить, привлечь на свою сторону, сделать так,