Ловец заблудших душ. Наталья Самошкина

никогда не снимает предсмертный дар своей бабки – пять серебряных колокольчиков, доставшихся той от восточного купца. Невеста как-то обмолвилась, что Вилхла уберегла иноземца от татей, а тот оставил ей на память амулет со своей родины.

      – Как ты, сердце моё? – приглушённо сказала Пенежа, прижавшись головой к плечу Велеслава.

      Тот отметил в мыслях, что она не назвала его, как прежде, суженым.

      – А что я? – ответил. – Живу-хлеб жую.

      – Что решил?

      – От тебя зависит, – буркнул он, заметив, что она отстраняется. – Со мной пойдёшь, так можно к мирянам в Колочьем бору пристроиться. Они хоть и не изгои, да сами верви давно оборвали, чтобы жить по своему разумению. А ежели здесь останешься, женой Палёного, то я лучше на Руян или подальше отправлюсь. Варяги у себя молодых да сильных привечают. Стану по морю на лодье ходить, прибрежных дураков грабить.

      Пенежа всмотрелась в его лицо, усмехнулась и выдала:

      – А ступай к бродягам морским! Тут тебе делать нечего.

      Она зажмурилась:

      – Пока нечего. Живи так, как сложится, только опасайся брать в руки красный яхонт; брать в жёны черноглазую; да брать клятву у того, кого спас. А как минет срок в тринадцать вёсен, вернёшься ко мне.

      Велеслав угрюмо насупился:

      – Вот ещё! За каким лешим мне вертаться к чужой жёнке, поистасканной да старой? Неужто себе бабу не найду – гладкую, молодую, ласковую?

      – Будут у тебя бабы, а жены и семьи не обретёшь, – улыбнулась Пенежа. – Почто нам словами кидаться, как репьём? Найдёшь меня САМ.

      Она поклонилась ему до земли и пошла в темноту легко и почти неслышно.

      Тринадцать лет. От проклятой осени – на службу к варягам. Драккары, пьющие морскую воду и кровь полоняников[7]. Меч, доставшийся в наследство от ярла[8] Хартига, принявшего Велеслава в сыновья. Так изгой-славянин, выброшенный в юности из-за высокого тына, окончательно потерял своё имя, став Яаарвиком по прозванию Молчун. На исходе тринадцатого года, когда товарищи предлагали в очередной раз навестить саамов, он внезапно забеспокоился, перестал спать и заметался по дому, словно зверь, почуявший запах течки.

      – Пора! – билось в его висках. – Не то опоздаешь.

      Драккары доставили его к балтийским славянам, оттуда он конно добрался до мест, которые перестали быть родными. Многое изменилось. Городище разрослось. Во главе старейшин стоял Стригор-Калита. Приезжего никто не опознал. Да и как узнаешь в рослом, осанистом и богатом чужаке юнца, у которого не было ничего, кроме овчинного полушубка! Шрам от меча пересекал его левую бровь, кривил щёку и задирал вверх уголок рта, создавая впечатление, что человек глумится над окружающими. Миновал день, и ввечеру он столкнулся на улице с женщиной, немного раздобревшей телесами, раздобывшей у времени прядь седых волос и морщинки возле глаз. Но лёгкость движений и сопутствующий звон колокольчиков подсказали Яаарвику истину.

      – Пе-не-жа, – с характерным

7

Полоняник – пленник (устар.).

8

Ярл – высшее сословие в средневековой Скандинавии.