Возвращение Орла. Том 2. Владимир Алексеевич Фадеев

в мире самого Бога, в мире, где есть всё, и не по жалкой человечьей временной толике-очереди, а сразу, мгновенно.

      Но время, сладкое, родное, чудное время возвращалось, проходило и лечило. И хоть наступала за этим мгновением неделя пустоты и бессилия, но что такое человеческая пустота в сравнении с безбожной!

      К вожделенному открытию неожиданно подвели именно бесы… Бес. А кто такой бес? Ущербно сотворённая тварь, – рассуждал он, – не способная, в отличие от человека, творить сама, но провидящая человеков-творцов (и люди ведь не все творящие!), нападающая на них и всеми правдами и, в основном, конечно, неправдами пытающаяся если не завладеть, то хотя бы оседлать, использовать творящую человеческую душу. Пока он пребывал в заботах чисто мирских, один-два, от силы три мелкорогатых пробиралось в келью и канючили частичку творящей силы, которая могла перепасть им даже после малого отказа от человеческого образа, от любой толики вернувшегося бы «я». Эти убирались несолоно, но, безсовестные, как на службу, являлись вновь и вновь – а вдруг? Стоило же ему начать заглядывать в окошко будущего – появлялись бесы иные, посерьёзней, с замшелыми рогами, эти как будто ничего и не клянчили, не опускались и до угроз, а упрямо пытались объяснить, что там, в завтрашнем дне, они необходимы и ему самому, и вообще всем людям, в конце концов – даже Сотворившему всё и вся (и в том числе их), и поэтому «давай-ка этим твоим оком вместе посмотрим туда, и мы от тебя отстанем. Нам же там тоже жить-быть, а тебе ли не знать, каково нам приходится? Покажи другой день, мы в нём себе норку приготовим и, в случае чего, и тебе подсобим».

      Эти от простого знамения даже не вздрагивали, только долгая, истовая молитва выдавливала их в косячные щели.

      А когда уж была обещана минута прозренья, до неё за неделю слетались все – и первые мелкорогие, и мохнорогие вторые, и ещё третьи, в образах почти человечьих, и этим многажды опасней и лише. Пытал их мысленно о пославшем. «Нас послал к тебе тот, кто и тебя в сие место послал», – отвечали они. Скреплялся, но бесы, чуя поживу, вгрызались всяко: и кололи страхами, и прельщали, и рушились матицами, и травили ядными насмехами, и ужимали утробной болью, и не час, не два, не день, а день за днём, день за днём… Не вставал с колен, взывал к Господу, а Он, терпеливый сам, и его терпение испытывал: лишь к исходу седьмицы подавал тихую весть, но зато, как только отзывался, только произносил первое своё Слово, во мгновенье ока бысть вси бесы невидимы, ужасошася и бежаша…

      Вси да не вси… Оставался один из человековидных, тот, что терпеливо дожидался истечения обетного срока, чтобы искушать не мыслью только, а и человечьей речью.

      И минули последние два года немоты…

      – Как… ты остался?

      – Заговорил, наконец…

      – Ведь велел же он вам ужасошася и бежаша… Почему не убоялся?

      Бес неожиданно задумался, какое-то усталое небрежение затуманило ему глаза, отчего стали