Немиров дол. Тень. Оксана Дунаева

и покровителю-Симарглу. Идол довлел над толпой, восхищал, пьянил колдовством грандиозного размера. Подкреплённые такой силой, слова проникали в душу, зачаровывали мысли.

      Плугари протиснулись к помосту для казни с той стороны, где в толпе ждал ещё один из уцелевших соплеменников. С галереи к подножию помоста спускалась крутая лестница, деревянные резные стебли плотно обвивали её балясины и перила. Людское море колыхалось, гудело, передние ряды упирались, задние накатывали мощным приливом. Дарьян почувствовал себя в большой воде.

      Вскоре ведун уступил место князю. Гул толпы сменился шорохами и шепотками, люди приготовились увидеть зрелище, ради которого пришли.

      Великий князь яров Сивояр Боримирович весьма успешно соперничал грозной внушительностью с исполином-древоохранителем, хотя обликом схож был мало, скорее наоборот. Коренастый, глыбообразный, заросший по глаза бородой цвета тёмного пепла, он встал в проёме лестницы, широко расставив ноги. Светлые выпученные глаза походили на рыбьи, глубокие тяжёлые складки на переносице делали взгляд гневным, давящим.

      В облачении всё что можно украшали пёстрые драгоценные россыпи: широкий княжеский венец, створчатые обручья, оплечье, ножны. Мощная, двойная, сложного плетения золотая цепь, наверно, способна была удержать на привязи быка, но удерживала лишь небольшую золотую подвеску-коробочку. Всё било в глаза показным богатством, гордостью разбогатевшего нищего.

      – Третьего дня, – голос князя, словно раскат грома в бурю, прокатился по площади, ударил в стены домов, заставил притихнуть даже неугомонную детвору, – обоз наших данников и союзников плугарей разграбили, охрану перебили, – начал он без предисловий. – Наш дозор решил выехать навстречу. И не зря. Увидел дым, прибавил ходу, но всё равно подошёл слишком поздно. Мраковы слуги уже увели подводы с зерном в свою поганую нору.

      Слева от подножия идола распахнулись высокие, обитые металлом ворота княжеской крепости. Дарьян услышал хриплый яростный лай больших псов. Толпа у ворот зашумела, отхлынула в стороны, уступая дорогу. Кто-то с испугу вспрыгнул и полез по плечам, но скоро провалился.

      Два матёрых выученных псиволка, едва удерживаемые псарём, огрызались во все стороны, клацали зубами, но никого не цапали. Следом два княжеских ратника вели связанного, согнутого пополам человека с мешком на голове.

      Пленника затолкали на помост, поставили на колени лицом к толпе. Один из воинов сорвал с его лица покров. По площади побежал грозный гул: кто-то ругался, кто-то проклинал, некоторые шептали охранные от нечисти слова.

      Единственный глаз подземца сверкал белком на чумазом лице, бешено вращался, прожигая толпу. Палка меж зубов не давала закрыть рот, не давала говорить. Привязанные к её концам верёвки стягивались на затылке в узел. Из разбитого рта слюни кровавыми вспенёнными шлепками падали на рыжие свежеструганные доски.

      Под слоем грязи основание шеи пленника обвивала красная выбитая на коже змея. Её голова, видимо, прежде