Просто так. Сергей Александрович Валиков

чпок – лопается и убегает вниз по травинке, намочив муравья с головы до ног. Тот какое-то время стоит неподвижно, потом, покосившись на меня, начинает утираться лапами, делая вид, что достигнутый эффект и являлся запланированным. На лугу нет двух одинаковых травинок. Что уж говорить обо всём остальном. Поэтому на всё всегда не хватает слов. Слов вообще мало, меньше даже, чем людей, оттого люди часто кажутся одинаковыми. На берегу реки стоит ива. Если погладить её морщинистый ствол, на мокрой ладони останутся маленькие кусочки мёртвой кожи. Лучше гладить молодые деревья, без морщин. Потому что морщины никогда нельзя разгладить. Только срезать. Но и на месте среза уже не вырастет гладкая кожа. Получится шрам. Можно вбить в ствол крюк и повесить тарзанку. Важны не столько слова, сколько их сочетания – вот тех хватит на всё. Если крюк не вырвать, то шрама как бы нет. Для людей у неё тоже есть крюки. Лучше дерево с тарзанкой – для остальных не напасёшься слов. Когда дождь уже кончился, с листвы ещё какое-то время падают капли. Ивы вообще плаксы. Летом, в самую жару, с прибрежных ив густо льются слёзы. Пенные, липкие – их очень любят муравьи и даже бабочки. Вот это она здорово придумала – чтобы ни одна слезинка не пропала даром. Вообще, она ничего, если со стороны… надо только закурить.

      – — —

      1

      Кьеркегору не нравилось творчество писателя Гегеля, чему он полагал причиною свою неспособность проникнуть в глубины мысли означенного писателя. В один прекрасный момент Кьеркегор решил покончить с таким положением вещей и приступил к изучению гегелевского наследия со всей возможной старательностью и тщательностью. В течение пяти долгих лет он проникал в глубины, худо питался, бросил невесту, наконец, достигнув желаемого, с ужасом понял, что писатель Гегель ему продолжает не нравиться, может быть, даже в ещё большей степени. Тогда Кьеркегор сам стал писателем, чтобы уравновесить скособоченную справедливость и заодно отомстить за себя своим потомкам.

      Что бы вы сказали человеку, никогда не бывавшему на Босфоре, не вкушавшему фуа-гра и не певшему под караоке? Возможно, посмотрели бы на него прекрасными томными глазами – какими обычно смотрят герои знаменитого писателя Оскара Уайльда – и мягко и сочувственно произнесли бы что-то вроде: «Ну, как же вы так, батенька…» И главное – чтобы он вам ответил, будучи предельно искренним? Определённая часть проинтервьюированных, несомненно, дала бы вам в лоб, а возможно, и в глаз – отдельно за фуагру. К счастью, таких людей, умудряющихся существовать за границами интернета и не признающих основ толерантности, остаётся всё меньше. Вторая, более многочисленная часть, отводила бы глаза, стряхивала пушинку с вашего синего в мелкую полоску пиджака и говорила бы, что недооценили, обманули – или наоборот (что одно и то же) – принялась бы истерично вопить, что в гробу видала тот Босфор с его фуагрой и сама спеть без караоке может так, что