Просто так. Сергей Александрович Валиков

Рынок модернизированный – тесная толпа белых, ещё не обшарпанных киосков с лупастыми витринами, в которой легко заблудиться. Из витрин жадно смотрят кучи овощей и фруктов, куски мяса, рыбы – живые, дохлые, солёные и замороженные, безголовые ощипанные птицы и запчасти к ним, колбасы, сыры, пирамиды консервов и батареи бутылок – кажется, они готовы меня сожрать, или хотя бы покусать. В стороне от киосков, ближе к дороге, сохранился раритет: длинный прилавок на две стороны, над ним – двускатная крыша. Ещё летом прилавок был завален мануфактурой, люди подходили, небрежно ковырялись руками в тряпье, по привычке удивляясь, что это всё можно купить. Сейчас, в ожидании сноса, прилавок пустой и грустный, только в самом конце его расположилась бабушка с книгами. На бабушке валенки, телогрейка и серая потёртая шаль застойного образца, среди книг – Серафимович, Алексей Толстой, Фадеев, Липатов, много ещё кого, из уже не нужных. Бабушка не продала ни одной книги, да и не для того она здесь – может быть, подойдёт кто, поинтересуется, заговорит. Если подойти, из-под прилавка немедленно вылезет маленькая чёрно-белая кошка и, зажмурив глаза, начнёт громко тереться о ноги.

      – — —

      «Только тёмный осколок стекла, на прибрежном костре закопчённый, на сердец пустоту обречённый, свято верит, что сажа бела». (В. Ланцберг)

      Февральское солнышко ещё робкое, но заметил давеча – всё-таки греет макушку! И тут же понял, почему именно её – волосики мешают всё меньше.

      А всё снижающаяся скорость передвижения мешает быстро достигать пункта назначения и позволяет больше времени проводить в дороге. А ведь в дороге всякое случается, бывает, выясняется, что тот пункт предназначен вовсе и не тебе.

      Слабеющие глаза видят как-то расплывчато. Не беда, что тебе нужно – подойдёшь и разглядишь, остальное пускай себе плывёт. То же со слухом: слабеет одно ухо – так можно лёгким поворотом головы, неподозрительным для окружающих, с удовольствием не слушать, что они в данный момент считают необходимым тебе сказать. И наоборот.

      Обоняние устало. Оно ещё напоминает мне запах мыла в детском саду, запах (и вкус) «Шипра» в более зрелом возрасте, запах калужницы на заливных озёрах, хотя калужница, между нами говоря, почти ничем и не пахнет, разве свежестью, – а вот новые запахи наотрез отказывается различать, задыхается, как волк на парфюмерной фабрике. То же и с вышеупомянутым вкусом, во всех смыслах. Вообще, очень многое отходит под власть памяти.

      А память всё ближе к памяти деревьев, всё лучше видит давнее и всё меньше – вчерашнее, и никогда не знает, какое сегодня число.

      Ненужных сборищ становится меньше: на свадьбы, например, вовсе не приглашают, всё больше на похороны. Но на свадьбы не ходить было нельзя – обидятся, а покойник обидится вряд ли, тем более что он-то знает, что ты помнишь его живым. Нужных сборищ меньше тоже, зато понятнее их нужность.

      Разочарованиями