Дорожный посох. Василий Никифоров-Волгин

Тебе, Господи». Гришка не поверил и обозвал меня «баснописцем». Этого прозвища я не вытерпел и толкнул Гришку в сугроб, а он дал мне по затылку и обсыпал снегом. В слезах пришел домой. Меня спросили:

      – О чем кувыкаешь?[4]

      – Гри-и-шка не верит, что вода петь бу-у-дет сегодня ночью!

      Из моих слов ничего не поняли.

      – Нагрешник ты, нагрешник, – сказали с упреком, – даже в Христов сочельник не обойтись тебе без драки!

      – Да я же ведь за дело Божье вступился, – оправдывался я.

      Сегодня великое освящение воды. Мы собирались в церковь. Мать сняла с божницы сосудец с остатками прошлогодней святой воды и вылила ее в печь, в пепел, ибо грех выливать ее на места попираемые. Отец спросил меня:

      – Знаешь, как прозывается по-древнему богоявленская вода? Святая агиасма!

      Я повторил это, как бы огнем вспыхнувшее слово, и мне почему-то представился недавний ночной пожар за рекой и зарево над снежным городом. Почему слово «агиасма» слилось с этим пожаром, объяснить себе не мог. Не оттого ли, что страшное оно?

      На голубую от крещенского мороза землю падал большими хлопьями снег. Мать сказала:

      – Вот ежели и завтра Господь пошлет снег, то будет урожайный год.

      В церковь пришли все заметеленными и румяными от мороза. От замороженных окон стоял особенный снежный свет – точно такой же, как между льдинами, которые недавно привезли с реки на наш двор.

      Посредине церкви стоял большой ушат воды и рядом парчовый столик, на котором поставлена водосвятная серебряная чаша с тремя белыми свечами по краям. На клиросе читали «пророчества». Слова их журчали, как многоводные родники в лесу, а в тех местах, где пророки обращаются к людям, звучала набатная медь:

      Измойтесь и очиститесь,

      оставьте лукавство пред Господом:

      жаждущие, идите к воде живой…[5]

      Читали тринадцать паремий. И во всех их струилось и гремело слово «вода». Мне представлялись ветхозаветные пророки в широких одеждах, осененные молниями, одиноко стоящие среди камней и высоких гор, а над ними янтарное библейское небо, и ветер, развевающий их седые волосы…

      При пении «Глас Господень на водах»[6] вышли из алтаря к народу священник и диакон. На водосвятной чаше зажгли три свечи.

      – Вот и в церкви поют, что на водах голос Божий раздается, а Гришка не верит… Плохо ему будет на том свете!

      Я искал глазами Гришку, чтобы сказать ему про это, но его не было видно.

      Священник читал молитву:

      Велий еси Господи, и чудна дела Твоя…

      Тебе поет солнце. Тебе славит луна,

      Тебе присутствуют звезды…

      Тебе слушает свет…

      После молитвы священник трижды погрузил золотой крест в воду, и в это время запели снегом и ветром дышащий богоявленский тропарь «Во Иордани крещающуся Тебе Господи, тройческое явися поклонение», и всех окропляли освященной водою.

      От ледяных капель, упавших на мое лицо, мне казалось, что теперь наступит большое ненарадованное счастье,

4

Кувыкать – хныкать, горевать.

5

Ис. 1:16, 55:1.

6

Пс. 28:3.