Дорожный посох. Василий Никифоров-Волгин

      Канун Пасхи

      Утро Великой Субботы запахло куличами. Когда мы еще спали, мать хлопотала у печки. В комнате прибрано к Пасхе: на окнах висели снеговые[63] занавески, и на образе «Двунадесятых праздников» с Воскресением Христовым в середине висело длинное, петушками вышитое полотенце. Было часов пять утра, и в комнате стоял необыкновенной нежности янтарный свет, никогда не виданный мною. Почему-то представилось, что таким светом залито Царство Небесное… Из янтарного он постепенно превращался в золотистый, из золотистого в румяный, и наконец, на киотах икон заструились солнечные жилки, похожие на соломинки.

      Увидев меня проснувшимся, мать засуетилась.

      – Сряжайся скорее! Буди отца. Скоро заблаговестят к Спасову погребению!

      Никогда в жизни я не видел еще такого великолепного чуда, как восход солнца!

      Я спросил отца, шагая с ним рядом по гулкой и свежей улице:

      – Почему люди спят, когда рань так хороша?

      Отец ничего не ответил, а только вздохнул. Глядя на это утро, мне захотелось никогда не отрываться от земли, а жить на ней вечно – сто, двести, триста лет, и чтобы обязательно столько жили и мои родители. А если доведется умереть, чтобы и там, на полях Господних, тоже не разлучаться, а быть рядышком друг с другом, смотреть с синей высоты на нашу маленькую землю, где прошла наша жизнь, и вспоминать ее.

      – Тять! На том свете мы все вместе будем?

      Не желая, по-видимому, огорчать меня, отец не ответил прямо, а обиняком (причем крепко взял меня за руку):

      – Много будешь знать, скоро состаришься! – а про себя прошептал со вздохом: – Расстанная[64] наша жизнь!

      Над гробом Христа совершалась необыкновенная заупокойная служба. Два священника читали поочередно «непорочны», в дивных словах оплакивавшие Господню смерть:

      Иисусе, сладкий мой и спасительный Свете,

      во гробе темном скрылся ecu;

      о несказаннаго и неизреченного терпения!

      Под землею скрылся ecu яко же солнце ныне,

      и нощию смертною покровен был ecu,

      но возсияй Светлейше Спасе.

      Совершали каждение, отпевали почившего Господа и опять читали «непорочны».

      Зашел ecu Светотворче, и с Тобою зайде Свет солнца.

      В одежду поругания Украсителя всех облекаеши,

      иже небо озвезди и землю украси чудно!

      С клироса вышли певчие. Встали полукругом около Плащаницы и после возгласа священника:

      «Слава Тебе, показавшему нам Свет» запели «Великое славословие» – «Слава в вышних Богу…»

      Солнце уже совсем распахнулось от утренних одеяний и засияло во всем своем диве. Какая-то всполошная птица ударилась клювом об оконное стекло, и с крыш побежали бусинки от ночного снега.

      При пении похоронного, «с завоем», «Святый Боже», при зажженных свечах стали обносить Плащаницу вокруг церкви, и в это время перезванивали колокола.

      На улице ни ветерка, ни шума, земля мягкая, – скоро она совсем пропитается солнцем…

      Когда вошли в церковь, то все пахли

63

Снеговые – т. е. белые.

64

Расстанная – разлучная. Росстань – перекресток, перепутье (устар.).