Обращаться с осторожностью. Джоди Пиколт

опустил взгляд на унитаз, но ты заплакала громче.

      – Ты сказал, что не будешь подглядывать!

      Я устремил взгляд на север, переложил тебя на левую руку, а правой потянулся за туалетной бумагой.

      – Пап! – прокричала Амелия. – Мне кажется, что-то горит…

      – Вот черт! – выругался я, отдаленно подумав о банке для ругательств, и вложил в твою ладонь бумагу. – Поторопись, Уиллоу, – сказал я, потом нажал на смыв.

      – Мне н-н-нужно пом-м-мыть руки, – заикаясь, захныкала ты.

      – Позже! – резко сказал я и отнес тебя обратно на диван, сложив шорты у тебя на бедрах, прежде чем помчаться на кухню.

      Амелия стояла перед плитой, где превращались в угли блинчики.

      – Я выключила конфорку, – сказала дочь, кашляя от дыма.

      – Спасибо.

      Она кивнула и потянулась к столешнице за… Это то, что я подумал? Амелия села и подняла клеевой пистолет. Она приклеила почти тридцать моих крутых фишек от покера по краю постера.

      – Амелия! – закричал я. – Это мои покерные фишки!

      – У тебя их целая куча. А мне всего-то и нужно парочку…

      – Разве я разрешал их трогать?

      – Но и не запрещал, – сказала Амелия.

      – Папочка, – позвала ты из гостиной, – мои руки!

      – Хорошо, – выдохнул я. – Хорошо. – Я досчитал до десяти, потом отнес сковороду к мусорному ведру, чтобы выбросить содержимое. Металлический край обжег мое запястье, и я выронил сковороду. – Черт подери! – выкрикнул я и включил холодную воду, подставляя руку под струю.

      – Я хочу помыть руки! – завыла ты.

      – Ты должен Уиллоу четвертак, – сказала Амелия, подбоченившись.

      К девяти часам вы уснули, кастрюли были вымыты, мерно гудела посудомоечная машина. Я обошел дом, выключая свет, потом прокрался в темную спальню. Шарлотта лежала, забросив за голову руку.

      – Тебе не нужно ходить на цыпочках, – сказала она. – Я не сплю.

      Я опустился на кровать рядом с ней:

      – Тебе лучше?

      – Я совершенно опустошена. Как девочки?

      – Хорошо. Хотя с прискорбием сообщаю, что пациент, которого оперировала Уиллоу, не выжил.

      – Что?

      – Ничего. – Я перекатился на спину. – На обед у нас было арахисовое масло и варенье.

      Она рассеянно похлопала меня по руке:

      – Знаешь, что я обожаю в тебе?

      – Что?

      – Рядом с тобой я кажусь такой хорошей…

      Я завел руки за голову и уставился в потолок:

      – Ты больше ничего не печешь.

      – Да, но у меня не сгорают блинчики, – сказала Шарлотта, слегка улыбнувшись. – Амелия настучала на тебя, когда заходила пожелать мне спокойной ночи.

      – Я серьезно. Помнишь, как ты делала раньше крем-брюле, птифур и шоколадные эклеры?

      – Полагаю, на первом месте оказались дела поважнее, – ответила Шарлотта.

      – Ты повторяла, что однажды у тебя будет своя пекарня. Ты хотела назвать ее «Силлабл»…

      – «Силлабаб», – поправила она.

      Может, я и не запомнил название, но знал его значение, потому что я спрашивал: силлабаб – это