Питерский Шерлок. Знакомство. Вадим Агапов

умер. Он уже был мертвый, когда мы только начали его реанимировать. Все наши действия были обречены, мы не могли его оживить.

      Черт! Я стукнул кулаком по спинке кровати. Анжела с Пашей молча смотрели на меня. Затем Паша отключил ИВЛ и пиликавший монитор. Неожиданно настала тишина. Анжела перекрыла капельницу.

      – Черт! – Я содрал с себя перчатки. – Как это могло случиться? Он же был самым стабильным из всех! – Слабость в ногах и тошнота заставили меня дойти до стула и упасть на него. – Вы это понимаете? Он единственный не мог вот так взять и умереть!

      – Доктор, а я? – вдруг раздался испуганный голос с кровати, отгороженной ширмой. Послеоперационный больной проснулся и с ужасом наблюдал за происходящим.

      – Не волнуйтесь, – ответил ему Паша, – доктор про больных говорит, а вы у нас уже здоровый. Так что не обращайте внимания, мы тут просто работаем, но уже закончили…

      Я откинулся на спинку вертящегося стула. Мне было плохо. Сердце колотилось, проваливалось куда-то, и как сквозь пелену я слышал голоса: санитарки («доктор, поможете труп переложить? он тяжелый»), медсестры («оставь доктора в покое – видишь, его самого надо реанимировать»), медбрата, обращавшегося к санитарке («угомонись, мы еще труп не подписали»)…

      Я заперся в ординаторской. Давно не было так скверно. Усевшись на диван, я уставился на стену напротив.

      Был человек и нет… Что могло произойти? Я же его смотрел перед тем как уйти – никаких признаков надвигающейся катастрофы не было, он был в сознании, стабильный… Чего я не заметил? Может, это тромбоэмболия? Ее-то не предвидеть.

      Я ударил кулаком по подлокотнику. Внутри несчастного дивана что-то оборвалось.

      Все можно пережить, кроме смерти. Она приходит быстро, уносит безжалостно… Что за чушь я несу? Я почувствовал, как это «ужасаться ужасом безумным»…

      Пациенты в реанимации умирают часто, и пора бы уже привыкнуть к этому. Трагедия случается тогда, когда умирают те, кто мог бы жить. Сколько ему было? Сорок? Я с трудом встал, прошел до стола, шаркая по стертому линолеуму, и взял его историю болезни. Тридцать восемь лет. Еще вчера я сказал его жене, что состояние улучшилось…

      Пока я констатировал смерть записью в истории болезни и раздумывал, когда звонить жене пациента – лучше, наверно, утром, а не посреди ночи, – в ординаторскую заглянул дежурный нейрохирург.

      – Привет! Я смотрю, у вас место освободилось? Мы сейчас травму в операционную берем, можно потом к вам? – деловым тоном поинтересовался он.

      – Да, можно к нам, – кивнул я устало.

      Жизнь должна продолжаться. И я снова вышел в реанимационный зал. Умерший пациент был уже переложен на старую железную каталку и накрыт черным, неприятного вида чехлом. Медсестра собирала шприцы, пустые ампулы, выключала инфузоматы. Медбрат снимал пластиковые шланги с аппарата ИВЛ. Санитарка обрабатывала пустую кровать… пустое место, где только что лежал живой человек, а скоро ляжет другой – новый пациент.

      – Нейрохирурги травму берут оперировать, –