Багатур. Валерий Петрович Большаков

раз на войне…

      – А цего… – вякнул Олекса, и на него зашикали.

      – А того, – хладнокровно сказал Сухов. – Я вам всё это не потому толкую, что вы распоследние. Запомните: вступать с воями в ближний бой вам запрещается! А к дворянам даже близко не подходите и их к себе не подпускайте! Луками пользуйтесь, понятно? Если я прикажу этим воякам закругляться и уматывать, а те не послушаются – гоните их! Вон, у кого копья, в первом ряду пойдут. Тычьте их в бочины, задницы колите – и держите на длине копья! Только чтоб все вместе шагали, плечом к плечу. Уразумели?

      – Нешто мы без понятия? – пробурчал Олфоромей.

      – Вот и прекрасно. А чтобы вои сами на вас не кинулись, луки примените – тупыми стрелами в шею метьте, а острыми – в ногу, в руку… Не дойдёт – в пузо натыкайте! Понятно?

      – Ага! – прокатилось по толпе. – Понятно, цего там… Ясно дело!

      – Ну, раз ясно, тогда вперёд.

      Первыми на пути новиков попались свои же новгородцы – человек двадцать здоровяков увлечённо громили лавку, мечами раздирая тюки, секирами вскрывая сундуки.

      Сам купец в отчаянии метался вокруг, всплескивая руками и упрашивая налётчиков оставить ему хоть что‑нибудь. Новгородцы хохотали в ответ и добродушно отмахивались от назойливого киевлянина, продолжая делить ценные вещи.

      – Не трогать! – гаркнул Олег, подъезжая и кладя руку на меч.

      Здоровяки, те из них, кто располагался ближе к дверям лавки, остолбенели. Иные же, из тех, кто забрался поглубже, не слыхали ничего, поглощенные изыманием чужого добра.

      – Глянь‑ко, Фрол! – доносились их глухие голоса. – Никак, сукно… Доброе!

      Новгородец, что стоял в дверях, с кудрявенькой бородкой и перебитым носом, оглянулся на Фрола. Снова оборотился к Сухову, растягивая рот до ушей, словно в предвкушении скорой веселухи. На шее у него болталась целая связка лисьих да куньих мехов, а за полурасстёгнутый панцирь была напихана бухарская хлопчатая зендянь – лазоревая, с белыми цветами.

      – А эт‑то цто тако? – вопросил он гнусаво. – Цто эт‑то за лёв‑звирь выискался, рыкает на нас? Да страшно‑то как, я аж убоялси!

      Из лавки стали выглядывать прочие любители поживы, и купец, поозиравшись, бросился к Олегу, на колени пал.

      – Убереги! – взвыл он. – Последнего лишают!

      – Замолкни, купечь! – прикрикнул на него здоровяк.

      – Княжье дело! – провозгласил Сухов. – Ярослав Всеволодович приказал местных не обижать. Ну‑ка, вернули всё на место, и марш отсюда!

      Новгородцы переглянулись и загоготали – от души, радуясь силе своей, здоровью крепкому, воле и скорому развлечению.

      – Слышь‑ко, – заговорил с угрозой ополченец с перебитым носом, – мотай отседова, а то допросиссе!

      – Слышь, гугнявый, – ответил ему в тон Олег, – ты вон зендянцу хапнул, а заплатил ли?

      Вой оскорбился и потянулся за мечом.

      – Олфоромей, – негромко сказал Сухов, и в тот же миг тупая стрела ударила новгородца в шею, рассекая кожу до крови и вырубая добра молодца на счёт «раз».