Стрекозка Горгона. Елена Гостева

на улице, безошибочно определять того, кто чрезмерно интересуется содержимым чужих карманов.

      Глава 12

      Мальчишки не раз ещё, когда видели, что Таня начинает злиться по какому-нибудь поводу, её медузой Горгоной обзывали, и от едких слов Кало, от ироничных взглядов Сержа она тушила свой гнев. Понимала: ещё раз вспылит, так уже всё, от сего противного позорного прозвища не отделаться, не отмыться. Когда ребята стрекозой её называли, ничего не имела против, а вот быть фурией, буйной Горгоной в их глазах не хотелось.

      Но вскоре после случая с Жужей бабушка Лапиных объявила, что Сергей и Юрий на учебу поедут – отец их в кадетский корпус думает отдать. Александр Петрович письмо прислал, где сообщал, что приедет за сыновьями в середине лета. И дети запечалились. Поняли, что заканчивается детство, предстоит им расставание, и надолго. Близость разлуки омрачала веселье, но она же приучала всматриваться пристальнее в окружающих, ценить каждую минуту, проведённую вместе. Братья Лапины одновременно и радовались, что их ждёт новая жизнь: заманчивая, раздвигающая горизонты, и к ним уже по-взрослому будут относиться, но и не могли не печалиться: ради новой жизни надо было расстаться с друзьями, с бабушкой, родные края покинуть. Мысль о разлуке наводила кручину. И они с грустью осматривали знакомые луга, поляны, жадно вбирая в себя увиденное, услышанное, стараясь запомнить всё, что их окружало здесь, как можно крепче…

      В то же лето у детей появились друзья и среди помещиков. У Прилежаевых гостили сын Семен и Станислав Светиков – двадцатилетние прапорщики, только что выпущенные из училища и получившие на значение в Кавказский военный округ. Бывшие юнкера имели право не спешить к месту службы, навестить родню, чем и воспользовались по дороге на юг. Прилежаев рад был заново объехать родные места, по которым тосковал во время учебы: леса, дубравы, памятные поляны, луга, и с удовольствием знакомил с ними друга. И они не могли не встретиться с детской компанией.

      Если небо обещало вёдренный денёк, то компания внучат Лапиных и Целищевых уезжала куда-нибудь подальше. Брали с собой крестьянских детей – подростков лет четырнадцати, то есть постарше себя, покрепче, но коим пока ещё и детские забавы не приелись, чтобы исполняя приказы, не морщились: мол, эко какая дурь хозяевам в голову пришла. В июне, пока дни погожие да длинные тянулись, бабушки не очень отчитывали, если дети и совсем поздно домой возвращались. В это лето бабушки вообще позволяли им больше. Только следили, чтобы и еду с собой на весь день брали.

      Один раз рано оседлали коней, далеко вдоль Аргунки уехали. Любовались на яркую зелень полей, на разнотравье цветущих лугов, на которых кое-где уже перекрикивались мужики, вжикали да посвистывали косы. Это ещё не настоящий сенокос был, не страда, крестьяне говорили, что только косы пробуют. По бору сосновому проехались, поискали землянику – та тоже ещё не поспела, была белобокой, и только на солнцепёке сочные, красные ягоды попадались. Когда