Последний август. Петр Немировский

велит она мне и тоже уходит.

      Когда мама скрылась, я подкрался к двери, затем очутился на крыльце и через минуту тыкался между мужских штанин и женских юбок, пытаясь разглядеть, что же происходит в доме Аллочки.

      К дверям – не подступиться. Странно, почему никто не спешит к дому, когда там смеются? А вот когда плачут, зрителей – пруд пруди.

      У закрытых дверей стояли бабушка, дядя Митя, папа, Маслянский, женщины.

      – Милицию нужно вызвать!

      – Васек, не будь фраером, – хрипел дядя Митя, отец Вадика и Юрки.

      Дядя Митя появился во дворе недавно, не знаю, где он пропадал до этого. У него красная шея, да и весь он красный, как из борща. Дядя Митя в грязной майке, на его левом плече – татуированный эполет, во рту из угла в угол прыгает папироса. После того как он появился, Вадик и Юрка осмелели еще больше – никого вокруг не боятся. Недавно я увидел, как они курили за туалетом. Хотел подойти к ним, но Юрка замахнулся кулаком и обозвал каким-то новым словом…

      – Бросила б Валька этого алкаша и нашла б себе другого, – говорила баба Маруся. – Но разве можно сегодня найти нормального мужика? Всех нормальных в войну перебили.

      Баба Маруся живет одна – ее муж сгорел в танке. Вадик и Юрка называют бабу Марусю «жиропой», а она их – «выблядками».

      – Игорь, ты почему здесь? А ну марш домой! – приказала мама, заметив меня.

      Я послушно закивал, но продолжал стоять.

      – Я сказала – домой! Или ты хочешь, чтобы что-то случилось?

      Вот вечно так: всем можно, а мне – нет. Мама постоянно начеку – ждет, когда что-то случится.

      – Если бы ты могла, привязала бы его к своей юбке, – часто говорит ей папа.

      В этот момент я люблю его как защитника моих интересов. Я жду, чтобы он приказал маме не запрещать мне гулять, где хочу, кушать, сколько хочу, и разрешить мне пить воду из колонки. Тогда останутся только папины запреты: ложиться спать ровно в девять часов и не «подсматривать» после этого телевизор. Отцовские запреты – незыблемы, а вот мамины, похоже, можно отменить. Но до сих пор папиных распоряжений на этот счет маме не поступало…

      Наружная дверь вдруг распахнулась, все расступились. Выбежала тетя Валя, растрепанная, заплаканная. Волочила за руку Аллочку.

      – Идем! Да идем же! – прикрикивала тетя Валя.

      – Убью с-суку! – раздался вопль, и в дверях показался дядя Вася в спортивных штанах и футболке. У него – черные растрепанные волосы, губы – как две перекладины. – Трешку украла!

      – Васек, утухни! Хочешь, чтобы опять мусора прикатили? – дядя Митя грудью заслонил ему дорогу.

      – Жену не жалеешь, хоть бы о ребенке подумал! – зашумели женщины.

      – Ша! Спать! Завтра все расскажешь! – дядя Митя стал решительно вталкивать отца Аллочки в дом.

      – А шоб вас, сволочей, пересажали! – буркнула баба Маруся, хлопнув калиткой.

      Вскоре мы с мамой – дома. Через несколько минут вошла и бабушка.

      – Уговаривала Валю, чтобы оставила ночевать Аллу у нас, – не захотела.