Красная тетрадь. Дария Беляева

в голове червь. Но он даже не солдат.

      – А видишь какой человек-то серьезный. Бывает!

      Я молчал, не хотел сказать лишнего.

      – А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.

      – А что нас жалеть? – спросил я.

      – Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.

      Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.

      – Поясни.

      – А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.

      Я помолчал, а потом спросил:

      – А почему ты это со мной обсуждаешь?

      – А потому что ты поехавший, – сказал Боря. – И до тебя точно ничего не дойдет.

      – Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.

      – «Заебись», такой ты солдат.

      Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.

      Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.

      Боря сказал:

      – Макся сопли разводит.

      – Не думаю, что сто́ит так говорить.

      – А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.

      Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.

      Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.

      Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря – он похож на обоих.

      Я сказал:

      – Наверное, она вам напишет.

      – А твоя мамаша? – сказал Боря. – Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.

      – Зачем ты меня обижаешь? – спросил я. – Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?

      Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.

      Он ударил меня и разбил мне губу.

      Я утер кровь и сказал:

      – Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?

      Измазанные красным пальцы я помыл в море.

      Боря сказал:

      – Будь мужиком, Жданов.

      Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.

      Не