Дикий ирис. Аверн. Ночь, всеохватная ночь. Луиза Глик

знать,

      что я никогда не полю, стоя на коленях,

                  выдергивая

      пучки клевера из клумб: в сущности,

      я набираюсь мужества, ищу доказательство,

      что моя жизнь изменится,

      и пусть это займет целую вечность, я проверяю

      каждый пучок,

      а лето скоро закончится, уже

      листья жухнут, сперва у больных

      деревьев, умирание становится

      ослепительным, и стайка темных птиц

                  исполняет

      музыку комендантского часа. Хочешь увидеть

                  мои руки?

      Такие же пустые, как и при первой ноте.

      Или всегда имело смысл

      продолжать без подсказки?

      Matins

      What is my heart to you

      that you must break it over and over

      like a plantsman testing

      his new species? Practice

      on something else: how can I live

      in colonies, as you prefer, if you impose

      a quarantine of affliction, dividing me

      from healthy members of

      my own tribe: you do not do this

      in the garden, segregate

      the sick rose; you let it wave its sociable

      infested leaves in

      the faces of the other roses, and the tiny aphids

      leap from plant to plant, proving yet again

      I am the lowest of your creatures, following

      the thriving aphid and the trailing rose – Father,

      as agent of my solitude, alleviate

      at least my guilt; lift

      the stigma of isolation, unless

      it is your plan to make me

      sound forever again, as I was

      sound and whole in my mistaken childhood,

      or if not then, under the light weight

      of my mother’s heart, or if not then,

      in dream, first

      being that would never die.

      Заутреня

      Что тебе в сердце моем,

      если ты разбиваешь его снова и снова,

      как садовод, пробующий

      новый сорт? Практикуйся

      в чем-то другом: как я могу жить

      в твоих излюбленных колониях, если ты вводишь

      карантин страданий, отделяя меня

      от здоровых членов

      моего рода: ты не делаешь так

      в саду, отделяя

      больную розу, а ты позволяешь ей развеваться

                   общительными

      пораженными листьями

      на виду у других роз, и крошечная тля

      прыгает с одной на другую, еще раз доказывая,

      что я низшее из созданий,

      вслед за процветающей тлей и стелющейся

                  розой – Отче,

      доверенный моего одиночества, облегчи

      хоть мою вину, сними

      клеймо одиночества, если

      ты не замыслил создать меня вновь

      навеки здоровой, целой и невредимой,

      как в ошибочном детстве,

      ну, или под легким весом материнского

      сердца, ну, или во сне – первое существо,

      что никогда не умрет.

      Song

      Like a protected heart,

      the blood-red

      flower of the wild rose begins

      to open on the lowest branch,

      supported by the netted

      mass of a large shrub:

      it blooms against the dark

      which is the heart’s constant

      backdrop, while flowers

      higher up have wilted or rotted;

      to survive

      adversity merely

      deepens its color. But John

      objects, he thinks

      if this were not a poem but

      an actual garden, then

      the red rose would be

      required to resemble

      nothing else, neither

      another flower nor

      the shadowy heart, at

      earth level pulsing

      half maroon, half crimson.

      Песня

      Словно незащищенное сердце,

      кроваво-красный

      цветок дикой розы

      раскрывается на нижней ветке,

      что опирается на сетчатую

      массу