Чёрный лама. Валерий Петрович Большаков

сошлись настолько густо, что и велосипедисту не проехать. Тут и заночевали. Поспать удалось часика три, а на рассвете – «марш вперед, труба зовет».

      Повёл всех Гора – ему, охотнику, рыболову, грибнику, было проще не заплутать. Тайга напомнила Уварову африканские джунгли – так же сыро было и душно. И зудело доставучее комарьё.

      Лес поражал смешением несовместимого: вот кряжистый краснокорый кедр обвивала мощная лиана – то ли дикого винограда, то ли душистого лимонника. А вот колючий, будто кактус, ствол аралии. В парном воздухе порхали огромные бабочки – махаоны с ладонь величиной, бархатисто-чёрные с зелёным. Даже местная сорока не трещала, а издавала странные трели, не лишенные благозвучия.

      Вскоре, однако, Антону стало не до любования видами – дорога умотала. Вверх-вниз, со склона в низину. Бережком холодного ручья, обходя выветрившиеся скалы, в мрачноватый сырой распадок, что почти весь день в тени.

      Березы да дубы, перемежавшиеся с соснами, все больше уступали место елкам. Их темная зелень, отдававшая то в черноту, то в синь, покрывала склоны сопок, как тень. А тут и солнышко стало пригревать, и началась парилка. Шли чуть ли не до полудня, пока Еремей Потапыч не вывел своих спутников к потемневшему от времени срубу с толстой земляной крышей, поросшей мхом.

      Отворив дверь, подвешенную на кожаных петлях, Уваров ввалился внутрь, и рухнул на тяжёлую лавку. Ф-фу-у…

      А Горе хоть бы что!

      Живо запалив огонь в печурке, Ерёма поставил греться воду в котелке, сыскав и припасы, которые Юнгани прятал не от людей, а от зверья – крупу, соль, да полоски вяленого мяса, крепости деревянной, ещё и пованивавшие.

      – Эт-ничего, – бодро тараторил Ерёма, – вона лучок дикий, запашок перебьет!

      Антон сидел, привалившись к стене, да переживал: надо было встать и идти, а ему дико не хотелось даже шевелиться. Вскоре он нашёл хороший способ «отсидеться», и не чувствовать за собою вины. Вытащив свой поршневой пневмопистолет, он разобрал его, и принялся чистить.

      Протянул тряпицу через ствол, протер все тщательно, капнул масла на механизм, с клацаньем вставил обратно обойму с продолговатыми, заостренными пульками, присобачил баллончик высокого давления из армаферрита.

      Паратов поглядел на него – и стал ухаживать за трофейной винтовкой.

      Сунув пистолет в кобуру, Уваров вздохнул. Посидел, и будя.

      Закряхтев, он поднялся, и, согнувшись почти пополам, выбрался в низкую дверь.

      – А ты… А вы куда? – встрепенулась Марина.

      – А мы, – улыбнулся Антон, – пройдёмся по тропе, поищем, где там урочище заветное, что так китаёз влечёт.

      – А мне можно?

      – Можно, – мягко сказал Уваров. – Ерёма, дай Марине револьвер.

      – Пожал-те!

      – Закрепимся в урочище Кимонко, «сомам» я указал, куда «плыть». Только учтите: если китаезы решат пострелять, то начнут отсюда. Боя не принимать, отступайте к урочищу.

      – Есть! – молодцевато ответил Паратов.

      Коротко бросив: «Бдите тут», Антон пошагал по набитой тропе. Рядом с ним шуршала платьем Облонская, и это было