В поисках Колина Фёрта. Миа Марч

среди ее клиентов, которые, похоже, полагались на нее, словно на какую-то прорицательницу, Вероника… тосковала. Тосковала по чему-то, чего и сама не могла определить. По любви? По большой компании близких подруг, которой никогда не имела, за исключением семи месяцев пребывания в «Доме надежды»? Она только знала, что ей чего-то не хватает.

      «Люди будут появляться в твоей жизни и уходить из нее по всевозможным разумным и безумным причинам, – говорила ее бабушка в своей грубоватой, откровенной манере. – Поэтому тебе придется самой быть себе лучшей подругой, знать, кто ты такая, и никогда не позволять никому называть тебя кем-то, кем ты точно не являешься».

      Веронике было тринадцать, когда бабушка сказала ей всё это в связи с заявлением одной девочки, переставшей с ней дружить, поскольку ее мать считала, что Вероника выглядит «слишком взрослой». Уже в восьмом классе она носила бюстгальтер третьего размера, и, как бы строго ни одевалась, мальчишки так и вились вокруг нее. В девятом классе девочки, включая Пенелопу, начали сплетничать, что Вероника «спит со всеми подряд», а она даже ни разу не целовалась с парнем французским поцелуем. Несколько мальчиков, приглашавших ее на свидания, сочиняли потом, как далеко зашли, и Вероника разрывала отношения с ними. К шестнадцати годам, когда она начала встречаться с Тимоти Макинтошем, у нее была дурная репутация, хотя ни один парень даже бюстгальтера ее не видел. Тимоти верил ей, говорил, что она красивая и интересная, и никогда не обсуждал ее со своими друзьями. Девочки всегда ее сторонились, поэтому Тимоти стал ее первым настоящим лучшим другом. Пока холодным апрельским утром она не сказала ему, что беременна.

      Вспомнив тот день, Вероника почувствовала новый укол боли в груди. Может, ей всегда будет больно от этого, даже через тридцать лет с настоящего момента. «Перестань думать о нем», – приказала она себе, громко диктуя в открытое окошко кухни заказ Пенелопы Вон Блан и ее матери, от которого повар Джо демонстративно закатил глаза. Она сожалела, что не может прекратить это. Но в первые несколько недель по возвращении в Бутбей-Харбор случайно видела Тимоти в супермаркете, и с тех пор воспоминания не давали ей спать по ночам. Она была настолько поражена, заметив его, что спряталась, метнувшись за стеллаж с бананами. Сначала Вероника засомневалась, он ли это, но потом услышала, как он смеется в ответ на слова своей спутницы. Вероника успела рассмотреть только ее аккуратную стрижку и изумительную фигуру. Тимоти обнял женщину, и Вероника узнала этот профиль, строгий, прямой римский нос. У нее перехватило дыхание. Это случилось так неожиданно. Она не думала, что он живет здесь; Вероника поискала его в справочниках, чтобы знать, не столкнется ли с ним в городе, но ничего не нашла, и ни до этого, ни после его не видела. Вероятно, он навещал родных.

      – О боже мой, – произнесла Шелли, взяв с обслуживаемого ею столика оставленное воскресное приложение к местной газете.

      – Что, Шел? – спросила, подходя, Вероника.

      Шелли,