Последние узы смерти. Брайан Стейвли

Амута. Потом они вломились в мой кабинет – и скрылись.

      Симит помрачнел:

      – Мало того, что внутри красных стен, так еще и в Копье… – Он оставил фразу висеть в воздухе и невесело покачал головой. – Будьте осторожны, первый оратор. Аннур теперь не тот, что прежде. Нужно быть очень осмотрительным.

      Невзирая на предостережение, облегчение обдало Кадена, как проникший под одежду прохладный дождь.

      «Она жива, – сказал он себе. – Невредима».

      Ему вдруг стало трудно стоять. Ноги подкашивались – он не взялся бы сказать, от усталости или от облегчения.

      Симит нахмурился:

      – Надеюсь, вы не для того одолели подъем, чтобы все оглядеть. Заверяю вас, первый оратор, тюрьма надежна.

      – Не сомневаюсь, – утирая лоб, кивнул Каден.

      Симит присмотрелся к нему и указал на стул:

      – Не хотите ли немного отдохнуть? Подъем утомителен, особенно для тех, кто одолевает его не каждый день.

      – За два дня вы второй мне об этом говорите. – Каден покачал головой. – Лучше мне не садиться, не то вставать уже не захочется.

      – Разумно, – улыбнулся тюремщик. – Я извещу клеточников, что вы хотите видеть молодую женщину.

      – Спасибо, – кивнул Каден.

      Симит подошел к вделанному в стену у двери звонку, раз десять дернул за шнур – то коротко, то продолжительнее – и дождался ответного подрагивания шнурка.

      – Вы сменили пароль, – заметил Каден.

      – Мало кто обращает внимание, – улыбнулся стражник.

      – Как часто вы его меняете?

      – Ежедневно.

      – А что, если бы я попробовал пройти в эту дверь без пароля?

      Симит насупился:

      – Я не могу этого допустить.

      – А что стало бы с теми, в клетках? Если бы, скажем, нападающие вместо моего кабинета поднялись сюда? И допустим, сумели бы пройти мимо вас?

      – На такой случай приняты меры.

      – Меры?

      Тюремщик беспомощно развел руками:

      – Я не волен о них говорить, первый оратор.

      – Даже мне?

      – Даже вам.

      – Это хорошо, – кивнул Каден.

      Главная дверь открывалась в длинный сумрачный коридор: стальные пол и потолок, стальные стены со стальными дверями на тяжелых стальных петлях. Легкие туфли Кадена почти бесшумно ступали по грубому металлу, зато тяжелые сапоги вошедшего с ним стражника – молодого пухлолицего и лопоухого Улли – звенели при каждом его шаге, превращая весь пол тюрьмы в огромный гонг. В ответ залязгали, загрохотали в глубине другие сапоги, распахнулись и захлопнулись двери, зазвенела тершаяся о стальную закраину цепь. Дважды им пришлось останавливаться, чтобы Улли мог отпереть тяжелые створки. Тюрьма была разбита на несколько отделений, из которых Тристе отвели дальнее, самое труднодоступное.

      – Как она? – спросил Каден, когда они наконец подошли к двери ее камеры (на стали была выбита маленькая цифра 1).

      Улли пожал плечами. Он всегда был неразговорчив. В отличие от привычного к дворцовому