Сансара. Оборот третий. Яйца Нимиры. Мила Бачурова

нехорошее предчувствие.

      – А, Костя! – В столовую вошёл Яйцерик. – Встал?

      – Угу, – осторожно сказал я, в кои-то веки боясь, как бы чего лишнего не ляпнуть.

      – Хорошо. Садись. Сейчас мы всё обсудим.

      Я сел. Слева от меня оказалась Яйцерина (она висела над стулом, не касаясь его), справа – Диана. Последней к нам присоединилась Фиона.

      Я взял ложечку. Диана и Фиона повторили жест за мной. Н-да, блин, чувствую себя – как отец двух слабоумных дочек…

      Зачерпнул ничего с тарелки, положил в рот, пожевал и проглотил. Прислушался к ощущениям. Хм. Хм…

      – Чувствуешь благодать? – спросил Яйцерик.

      – Что-то чувствую, – не стал спорить я.

      Чувство было странное и непонятное. Несмотря на то, что желудок оставался пустым, он потихоньку переставал подавать признаки голода. Жуть, до чего неприятно, а вернее непривычно. Нет уж, благодать благодатью, но на шашлычок я Фиону всё-таки разведу.

      – А я ничего не чувствую, – проворчала Фиона.

      – Это потому, что в вас пока ещё молчит яичность, – пояснил Яйцерик. – Тогда как в Косте она пробудилась.

      – Ура, – скромно сказал я и вкинул ещё одну ложку благодати.

      Фиона и Диана терпеливо повторяли за мной. Яйца же сидели неподвижно, видимо, потребляя благодать каким-то особенным, исключительно яичным бесконтактным способом.

      – Итак, – сказал Яйцерик, когда я, устав от непонятных ощущений, положил ложечку. – Настало время поговорить. Всё происходит так быстро, и я… я немного…

      Тут Яйцерина, необычно молчаливая этим вечером, подала голос:

      – Что с тобой, папа? Зачем приходил Яйцедок?

      Воцарилось тяжёлое молчание. Я переглянулся с Дианой. Она пожала плечами – видимо, не больше моего понимала.

      Яйцерик вздохнул:

      – Не хотел тебе говорить, пока не буду знать наверняка… Я тухну.

      Яйцерина вскрикнула и побледнела. С лёгким стуком опустилась на стул.

      – Да, дочка, как бы грустно ни было, но это – факт, с которым тебе придётся смириться, как смирился с ним я. Внутри меня неоперабельная тухлость, и она растёт с ужасающей скоростью. В лучшем случае мне осталось прожить яйцо, или два…

      – Нет! Нет, папа! – Яйцерина спрыгнула на пол, подкатилась к стулу отца, подпрыгнула и, подвинув его, очутилась рядом с ним. – Этого не может быть! Яйцедок ничего не соображает! Давай увезём тебя в город? Там есть клиника с настоящими специалистами. Можно будет сделать полное переливание желтка…

      – Прекрати! – неожиданно жёстко оборвал её Яйцерик. – Переливание желтка? И кто я тогда буду? Я более не буду твоим отцом! Нет. Я – яйцевер, и я умру яйцевером. Мы не признаём никаких переливаний. Если тухлость коснулась меня – значит, такова воля Высшего Яйца.

      Отчётливо всхлипнула Фиона. Я покосился на неё. Сидит, слёзы утирает. Чувствительные они, алкаши эти… даже если выпить не дают. Диана держалась молодцом. По её непроницаемому лицу невозможно было даже сказать, сочувствует она разыгравшейся сцене, или мысленно ржёт.

      – Вот тебе мой завет, дочка, – продолжал