Вторая рука. Дик Фрэнсис

я ей не помогу, я сам себе веселую жизнь устрою. «Ну какого черта, – думал я в бессильной ярости, – какого черта эта дура набитая сделала такую глупость?!»

      Для апрельского буднего дня народу в Кемптоне было порядочно, хотя я не в первый раз пожалел, что в Британии чем ближе к Лондону, тем меньше народу на трибунах. Играть на тотализаторе горожане любят, а вот свежий воздух и лошадей – не очень. Бирмингем с Манчестером лишились своих ипподромов из-за всеобщего равнодушия, а ливерпульский ипподром выжил исключительно за счет Большого ливерпульского стипль-чеза[2]. Вот где-нибудь в глубинке ипподромы трещат по швам, вплоть до того, что программок на всех не хватает. Все же самые могучие деревья растут из самых древних корней.

      Возле весовой все те же толковали на все те же темы, которые не менялись веками. Кто на ком выступает, кто выиграет скачку, пора поменять правила, что сказал такой-то, когда его лошадь проиграла, времена нынче дурные, а вы знаете, что этот шалопай жену бросил? Хватало там и сальных баек, и преувеличений, и откровенного вранья. Всегда одна и та же смесь честности и продажности, принципиальности и изворотливости. Люди, готовые подкупать, люди, готовые взять деньги. Измученные маленькие люди, исполненные надежд, и надменные большие шишки. Неудачники, придумывающие смелые оправдания, счастливчики, прячущие тревогу в глазах. Все это было, есть и будет, пока существуют скачки.

      На самом деле, мне рядом с весовой теперь делать было нечего, хотя меня никто никогда не прогонял. Я очутился в серой зоне, куда попадают бывшие жокеи: в саму весовую нам хода нет, но в остальных местах нас терпят. Уютное жокейское святилище пало в тот день, когда полтонны конины приземлились копытами на мои пястные кости. С тех пор я научился радоваться уже тому, что меня по-прежнему признают частью братства, а мучительное желание сесть в седло сделалось лишь частью прочих сожалений. Еще один бывший чемпион как-то раз поделился со мной: мол, у него двадцать лет ушло на то, чтобы перестать мечтать о скачках. Я сказал – ну, спасибо большое!

      Джордж Каспар тоже был там. Он разговаривал со своим жокеем: тому в этот день предстояло участвовать в трех скачках. Была там и Розмари. Она вздрогнула всем телом, увидев меня в десяти шагах, и немедленно повернулась ко мне спиной. Я представил, как волны тревоги накатывают на нее одна за другой, – хотя в этот день она выглядела ухоженной и элегантной, как обычно: норковая шубка, защищающая от пронизывающего ветра, лаковые сапожки, бархатная шляпка. Если она боялась, что я заговорю о ее визите, она ошиблась.

      Кто-то легонько ухватил меня за локоть, и приятный голос произнес: «На пару слов, Сид!»

      Я расплылся в улыбке еще до того, как обернулся к нему: лорд Фрайерли, граф, землевладелец и чрезвычайно порядочный малый, был одним из тех людей, на чьих лошадях я выступал много-много раз. Он принадлежал к аристократам старой школы: почтенный джентльмен за шестьдесят, с безукоризненными манерами, неподдельно внимательный к людям, чуточку эксцентричный и куда более умный, чем предполагали окружающие. Он чуточку заикался, но это был

2

Ливерпульский стипль-чез (Grand National) – самый сложный и самый престижный стипль-чез, который проводится в городке Эйнтри, близ Ливерпуля, в первую субботу апреля.