Вторая рука. Дик Фрэнсис

столика и разлетелся вдребезги.

      Розмари окинула взглядом сверкающие осколки и затолкала ощетинившийся гнев обратно в коробочку.

      – Извини, – отрывисто сказала она.

      – Да ничего.

      – Я просто переволновалась.

      – Ну да, понятно.

      – Надо все-таки сходить на этот фильм. А то ж ведь Джордж спросит…

      Она накинула свой плащ и резкими шагами направилась к двери, по-прежнему дрожа всем телом.

      – Не надо мне было сюда приходить. Но я думала…

      – Розмари, – сказал я ровным тоном, – я обещал, что попробую, и я попробую.

      – Никто не понимает, каково это…

      Я вышел в прихожую следом за ней. Ее отчаяние сделалось осязаемым, как будто оно и впрямь висело в воздухе. Она взяла с тумбочки черный парик, нахлобучила его обратно на голову и принялась запихивать под него свои собственные волосы яростными, неласковыми тычками. Она ненавидела и себя, и этот маскарад, и меня – ненавидела свой приход сюда, и то, что пришлось врать Джорджу, и то, что приходится все делать с оглядкой, исподтишка. Она заново накрасила губы этой яркой помадой, сильнее, чем нужно, давя на тюбик, как будто хотела себя наказать; яростным рывком завязала узел на косынке и полезла в сумочку за темными очками.

      – Я переодевалась в туалете на станции, – сказала она. – Как это все отвратительно! Но я не хочу, чтобы кто-то видел, как я отсюда выхожу. Потому что что-то происходит. Я это знаю. И Джордж боится…

      Она стояла напротив входной двери и ждала, когда я ее отопру: стройная, элегантная женщина, выглядящая нарочито чудовищно. Мне пришло в голову, что ни одна женщина не стала бы так себя уродовать, не случись у нее беды настолько серьезной, что ей уже не важно, что о ней подумают. А я ничем ей не помог, и самое противное – из-за того, что я слишком долго знал ее совсем с другой стороны. Ведь это она всегда исподволь оказывалась в положении главной, а я с шестнадцати лет только и делал, что почтительно выполнял ее пожелания. Я подумал, что если бы я сегодня заставил ее разрыдаться, а потом пригрел, и обнял, и, может, даже поцеловал, я оказал бы ей куда большую услугу. Но между нами была стена, преодолеть которую было не так-то просто.

      – Не надо мне было сюда приходить, – повторила она. – Теперь я это понимаю.

      – Так ты хочешь, чтобы я… что-нибудь предпринял?

      Ее лицо судорожно исказилось.

      – О господи… Ну да, хочу. Но это все ужасно глупо. Я просто обманывалась. Ты ведь, в конце концов, просто жокей… всего лишь жокей!

      Я открыл дверь.

      – Хотел бы я, чтобы это так и было, – сказал я, как бы между прочим.

      Она посмотрела на меня невидящим взглядом, думая уже о том, как поедет обратно, как пойдет в кино, как будет пересказывать фильм Джорджу…

      – Я не сумасшедшая! – сказала она.

      Розмари резко повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Я провожал ее взглядом, пока она не направилась к лестнице и не исчезла из виду, не задержавшись ни на секунду. Я закрыл дверь и вернулся в гостиную. Меня преследовало ощущение, что я все