Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

в нем, и он, с ненавистью взглянув на коробок, положил его на трехногий столик у двери – на самом виду. «Сейчас ты получишь сигнал оттуда, – подумал он. – От твоего того общества».

      Вскоре хлопнула дверь ванной, и в комнату, где был накрыт стол, вошла порозовевшая Лена в узко подпоясанном лиловом мелкокрапчатом халатике с белыми кантами.

      – Давай питаться. Садись во главе стола. Привыкай к положению главы семьи. Как ты думаешь, будем пить вино?

      – Может быть, выпьем по рюмке?..

      – А не повредит? Бабушка предупреждала… У нас же будет дитя.

      – Но за счастье надо выпить. По полрюмки. Давай выпьем за счастье.

      – Давай. Я думаю, не повредит. Наливай скорей!

      Он налил в маленькие рюмки какого-то вина.

      – За счастье, Леночка. Ты – моя жизнь. Что бы ни было в будущем… И в прошлом. За тебя. Чтоб отныне, с этой минуты у нас не было никаких тайн друг от друга. Ни малейших.

      – Кроме одной, Федя. – Она посмотрела на него с мольбой. – Кроме одной, которая для тебя не опасна. И думаю, скоро перестанет быть тайной.

      – Значит, и мне можно держать про себя кое-что? А то я сейчас чуть не покаялся…

      – Н-ну, если тебе хочется… Если так надо… Это твое кое-что – оно не опасно для меня?

      – Это что – ревность? – поспешил он спросить. – Айферзухт?

      – Инобытие любви – бабушка так говорит.

      – Понимаешь, это кое-что, оно является частью и твоей тайны и живет, пока существует твой секрет. Оно может быть страшным, но может быть и смешным…

      – Мы ведь все скоро откроем друг другу? Обещаешь? Ну и хорошо. Хорошо! – Она тряхнула головой, отгоняя свои сомнения. – Ты меня любишь?

      – Да, – твердо сказал он.

      – А я умираю от любви. Выпьем за это счастье. За любовь.

      И они медленно выпили сладкое детское вино, сильно пахнущее земляникой.

      Неуклонно надвигалось молчание, предшествующее великой минуте. Уже Федор Иванович под ее непрерывным ласковым взглядом сквозь очки съел большой – лучший – кусок индейки. Уже выпили чаю. Свадебный ужин пришел к концу.

      – Ну-у? Что теперь будем делать? – спросила она, и голос ее сорвался на шепот. Она смотрела на него. Это было мужское дело – произнести решающие слова.

      И он их произнес:

      – Пойдем теперь туда?

      – Придется идти…

      Они вошли в другую комнату. Федор Иванович улыбнулся ей:

      – Взойдем на ложе?

      – Придется взойти… Ты ложись, а я сейчас…

      Она вышла. Он неумело сдернул пикейное покрывало с одной постели, обнажив красивое плюшевое одеяло – белое с зелеными елками и оленями. Сбросил халат на тумбочку и лег, утонул в мягкой, холодной, пахнущей туалетным мылом, совсем непривычной среде.

      «Что мне нужно? – думал он. – Мне ведь очень немного нужно. Чтоб пришел наконец из области снов белоголовенький мальчишечка и чтоб рядом был самый близкий взрослый человек. Вот этот, что за стеной. Мать мальчишечки. Не таящая от меня ничего. И тогда мне море по колено… С самого детства буду учить моего малыша разбираться