Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

что, пойдем? – спросила она.

      – Куда?

      – Как – куда? В загс!

      Они бегом полетели одеваться, выбежали, как школьники на перемену, из домика на чуть подмерзшую грязь. Лена была в коротеньком – выше колен – каракулевом пальто – бабушка перешила для нее свое – и в тонком шерстяном платке цвета жирного красного борща, посыпанного мелкой зеленью. Федор Иванович хотел покрепче схватить ее под руку, но по ее лицу, рукам тут же пробежал строгий иероглиф: «Подождем с обнародованием наших отношений». И молча пошли рядом.

      – Значит, бабушка разрешила? – спросил он.

      – Бабушка приказала! Бабушка мне выговор закатила за тебя! Строго велела немедленно жениться!

      Пройдя через парк, они зашли к Федору Ивановичу за паспортом и быстро, весело зашагали через поле, по Советской улице и переулкам – и к райисполкому. Лена уже знала весь путь. Проведя его по длинному коридору первого этажа, сказала: «Вот здесь», и они умолкли перед запертой дверью, на которой была приколота бумажка: «15 и 16 апреля отдел не работает».

      – Ну и ладно, – сказала она, помолчав. – Ну и пусть.

      – Отложим? – тихо спросил он.

      – Нет, зачем… Пойдем жить ко мне. Там все готово.

      – А бабушка?

      – Бабушка вчера благословила меня и уехала в другой город. А потом она осторожно вернется.

      И они неторопливо побрели обратно. Оба чувствовали некоторое беспокойство. Сунув руку глубоко в карман его пальто, Лена то и дело толкала его, толкала и притягивала, держась за этот карман.

      – Жениться официально нам нельзя, – вдруг загадочно проговорила она. – Нельзя жениться. Ты мне не веришь.

      «Да, – подумал Федор Иванович. – Нет, не „не верю“, а знаю, что у тебя есть какая-то начиночка». И промолчал в ответ на ее вынуждающее молчание.

      – Во-от. Нельзя. А что мы идем ко мне – это я беру целиком на себя.

      И, посмотрев на него, она кивнула выразительно: «Понимай как хочешь». Он не сказал ничего.

      – Что загс? – Она толкнула его и притянула. – Тебе я, конечно, тоже не верю. Я знаю, что ты – Федор Иванович. И беру тебя без гарантий закона. Беритя и вы меня безо всяких гарантий. Беретя? Что это у вас? – Она достала из его кармана картонный коробок.

      – Скрепки, – сказал он.

      Она повертела в руке коробок, как будто не видя его, и положила обратно.

      С того момента, как он вспомнил про эти скрепки, какая-то гадость опять засела в нем, отнимая волю.

      – Ты какой-то торжественный. – Она приблизила к нему свои большие очки. За стеклами плавала, льнула к нему ее душа.

      Сегодня что-то должно было произойти. «Нет, пусть, пусть будет ясность, – оправдывал он себя. – Объяснимся, войдем в рай чистыми».

      – В какой рай? О чем ты?

      Оказывается, он говорил вслух.

      – Надо, наверно, ко мне сходить за вещами, – сказал Федор Иванович, когда они прошли через арку под спасательным кругом. Он пытался остановить время, влекущее его к неизвестному концу.

      – Успеем, – ответила она. – У меня все есть.

      – Может, купим что-нибудь?

      – Все куплено. Ты боишься?

      Они