Тайный воин. Мария Семёнова

иначе звать станут, – проворчал из темноты Дрозд.

      Сквара передёрнул плечами:

      – Ну и ладно. Хоть горшком, только чтобы в угли не ставили.

      Кто-то неуверенно засмеялся.

      На закате дали поесть.

      Ни к какому общему котлу новые ложки приглашения не удостоились. Не заслужили пока. В шатёр просто сунули корзину с лепёшками из болотника. Они оставляли горьковатый привкус во рту, но были по крайней мере жирны. Корзину поставили прямо там, где сидел Сквара. Кажется, лепёшки в самый первый раз оказались поделены справедливо.

      Ознобиша есть сперва отказался. Пришлось уговаривать, заставлять. Это у печки на пустое брюхо можно болеть. На холоде не получится.

      Вяло дожевав, Ознобиша спросил:

      – Ты моих… видел? Отика, маму?..

      Кривить душой не хотелось, но и добивать мальца чудовищной вестью было нельзя.

      – Не, – сказал Сквара.

      Настала ночь. Иные спали, но некрепко. То один, то другой вставал разогнать онемение, попрыгать с ноги на ногу, похлопать руками. Малышня постепенно переползала поближе к Скваре и Ознобише.

      – А ты «Лебедь плакала» умеешь? – спросил неуверенный голосок.

      – Умею.

      – А «Журавлики вернулись»?

      – Напоёшь, спробую, – пообещал Сквара.

      – А и напою… Слушай вот!

      Кугиклы тихонько ворковали впотьмах, вплетали свой голос в свист ветра, в глухое гудение леса. Никто не шугал Сквару, не просил замолчать. Тем, кто спал, наверное, снился дом.

      – Уйдём, может? – спросила Арела. – Мне-то воля, а тебя во дворе увидят… Не прибили бы.

      Светел отвечал равнодушно:

      – Совсем убить постыдобятся, а синяков не бояться стать.

      Он почти неотрывно смотрел на шатёр, где то смолкали, то снова подавали голос кугиклы. Он даже не чувствовал ни холода, ни сонливости, словно братейко-огонь в самом деле грел его, незримо дотягиваясь из поварни. Может, так оно вправду и было. Светел уже трижды менял лёжку: снег таял. Ему было не до того, чтобы думать об этом. Он, наверное, сумел бы обмануть дозорных, даже в шатёр влезть. Но вот потом… «Вернись», – попросил атя. «Мне без тебя только голову останется сложить», – гласило несказанное. Поэтому Светел просто лежал, хоронясь в заснеженных ёлочках, и смотрел.

      Перед рассветом лагерь зашевелился. В шатёр вошли котляры, послышался плач. Похоже, иные из младших только пригрелись, сбившись рядком.

      Светел вдруг как-то очень по-взрослому понял, что никогда больше не сможет равнодушно слушать ни такой плач, ни песню кугиклов.

      Шатёр стали сворачивать. Отвязали растяжки, свернули полотнища, вместе со срединным шестом унесли в сани. В плотных сумерках на снегу возились, затягивали путца снегоступов десятка два человечков.

      Светел приподнялся на локтях.

      Где же Сквара?

      Человечки сдвинулись с места, побрели вслед саням, один за другим растворяясь в струях позёмки.

      Тогда Светел различил брата.

      Долговязый мальчишка