Цена победы. Россия. Лучшее из Истории. Эхо Москвы. Отсутствует

вместе с другим санитаром с другого этажа, других вез на операции, на перевязки и так далее – ни черта мне не доставалось. Потом я оттуда ушел. Я совсем дошел там… Но самое главное, я разговаривал с ранеными. Они были всего на несколько лет старше меня. Я помню первый мой разговор. Парень молодой, там все из-под Ржева были, тогда были бои под Ржевом. Немцев отогнали, а Ржев не могли взять полтора года потом. Там погибло, по меньшей мере, полмиллиона, если не больше.

      В. РЫЖКОВ:

      До миллиона даже.

      Г. МИРСКИЙ:

      Так вот, все эти мои раненые были из-под Ржева. И все говорили одно и тоже абсолютно: ни один не был на фронте больше пяти дней, ни один. Пять дней – максимум. Голое поле, нас, – говорят, – гонят туда, немец в шахматном порядке кладет мины, кого ранило, тому все, потому что до ночи он должен ждать, пока санитар подползет. И, действительно, привозили раненых, у них руки, ноги при мне отрезали, пальцы такого лилового цвет. Вот держишь за палец – он падает на пол. Все отморожено. Жуткое дело.

      Я спрашиваю парня, говорю: «Как, вот говорят, в атаку за родину, за Сталина?» А он на меня матом, говорит: «Да ты что, веришь в это что ли? Единственное, что слышно, когда нас из окопа выгоняют: „Пошел, пошел, давай, в атаку!“». Единственное, что слышно – ура – первое, второе – мат-перемат сплошной, и третье – мама, мама! – раненые кричат. И все, что было слышно, больше ничего. Там кто сзади оставался, тот, конечно, когда нас поднимал, он кричал:«За родину, за Сталина!», так было приказано. Ничего другого нельзя было, ничего. Каждому, там, за Россию, за наше отечество, или за советскую власть…

      В. ДЫМАРСКИЙ:

      Неутвержденные лозунги.

      Г. МИРСКИЙ:

      Ничего, только одно: «За родину, за Сталина!». Мне уже стали рассказывать, как шла эта война. А уже летом 1942 года руководство Теплосети Мосэнерго, когда немцы начали большое летнее наступление, подошли к Воронежу, решили демонтировать Воронежскую ТЭС. Послали туда сварщика, и меня к нему. Я был самый неквалифицированный, самый молодой мальчишка. Меня как помощника сварщика послали, чтобы таскать баллоны. В Воронеж поехали.

      В. РЫЖКОВ:

      Ехали поездом? Машиной?

      Г. МИРСКИЙ:

      Поездом, конечно. Какая машина? Поездом, долго очень ехали, пока он приехал, немцы уже взяли Воронеж, вся эта станция была разрушена. Все бесполезно было. Я должен был таскать баллон с кислородом и с карбидом, это большой бак. Ну, вот, короче говоря, мы попали, как раз накануне немцы форсировали реку, не Дон, там еще маленькая речка Ворона. Они форсировали, их отбили, как раз где эта ТЭС, и мы сидели в подвале со сварщиком. Все было разрушено. Была бомбежка, мы сидим в подвале, все стихло. И я, как мальчишка, мне же интересно, я выполз на улицу, наружу, на берег этой речки – накануне там был бой – чтобы посмотреть, что там вообще творится на белом свете. И вот все эти трупы лежат на берегу. Причем, июль месяц, они уже на следующий день все стали разлагаться, головы такие огромные черного цвета все. Я не подсчитывал, конечно, я в ужасе потом ушел.