Вороний Яр 2. Дмитрий Дроздов

тихо постанывая.

      – Вот и рана почти совсем очистилась, чудеса господни, да и только. А я ведь вчера уже отходную по тебе отслужил, прости, Господи. Совсем ты, с виду, околел, ни сердца не слыхать было, ни выдоха. Только Анфисушка не отступилась, вот и награда ей за усердие да терпение. Еи ты, сынок, жизнью обязан, её благодари. Ну-ну, потерпи ещё чуток, уже перевязываю.

      – Спросить хотел вас, святой отец, – смущаясь, спросил Родион, – Бритвы у вас не найдётся, хоть какой-нибудь?

      Монах с удивлённой улыбкой глянул на него.

      – А сам как думаешь? – спросил, погладив окладистую бороду. Затем рассмеялся негромко: – Ничего, придумаем что-нибудь. У меня на пасеке нож есть, я им соты из рамок вырезаю. Почитай, та же бритва, заправить только надо будет о валенок.

      И, вновь склонившись над раной, добавил, пряча в бороду хитрую улыбку:

      – Стреляный, однако ж, воробей, не успел очи отворить, а уже перья чистить собирается. Знать нужда особая имеется. Ну-ну, шустрый пострел.

      Закончив, он подошёл к печке, забросил в топку старую повязку, затем вернулся к Родиону, помолчал немного.

      – Я, когда утром, впотьмах ещё, из баньки-то вышел, – сказал полушёпотом, – глядь: а над кельей столб света, слабого такого, но ясного. Словно с небес сквозь крышу внутрь струится. Хотел зайти, да побоялся таинство нарушить, пошёл досыпать. С рассветом, думаю, разрешится всё. Стало быть, благодать божья на тебя, милок, сошла. Вымолила Анфисушка, светлая её душа. Так-то…

      Весь день, лишь ненадолго прерываясь, лил дождь. В келье сделалось сумрачно и прохладно. Под тихий однозвучный шум падающих на крышу капель, смешанный с шёпотом молящегося монаха, Родион до самого вечера проспал. Изредка просыпаясь, он пытался вспомнить обо всём, что с ним произошло, восстанавливал в памяти цепь событий и фактов, и, весьма удовлетворённый работой своей головы, вскоре вновь проваливался в состояние, промежуточное между сном и, каким-то нездоровым ещё, забытьем. Однако, ближе к вечеру, словно взбодрённый

      неким внутренним сигналом, окончательно проснулся, позвал отца Фотия и, помня о предстоящей вскоре встрече, попросил помочь ему привести себя в порядок. В келье было уютно: слышалось потрескивание дров и припахивало дымком – учитывая совсем не богатырское ещё здоровье больного, монах подтопил свою маленькую печку, наполнив подостывшую избушку запахом готовящейся еды, заваренных трав и каким-то добрым теплом.

      – Кончается лето, – сказал отец Фотий, глядя в окошко на затянутое мглой небо. Затем повернулся к Родиону: – Скоро сменюсь. Анфиса приходит сразу после захода солнца, но сегодня заката не будет, вон какая хмарь. Так что может и раньше прийти. Ждёшь?

      Он глянул на Родиона хитроватым, вопрошающим взглядом. Тот, немного смутившись, молча кивнул головой.

      – Ну, давай готовиться. В баню-то тебе рановато ещё, это ничего. Я вот воды подогрел, – он подхватил с печки небольшой, слегка дымящийся парком тазик, поставил на табурет возле полатей, – Бритву тебе сообразил не хуже, чем в цирюльне. Потом я тебя перевяжу, покормлю, если голоден.