Вороний Яр. Дмитрий Дроздов

щука и пескарь, вёдрами растекаясь затем по изголодавшимся за весну деревенским дворам. Сплошь и рядом истоптаны были звериные тропы зайцем и барсуком, взрыты копытами кабарги, северного оленя и лося. Сказочными рубиновыми россыпями осыпала Заступница таёжные деляны земляникой и брусникой, малиной и смородиной. Волна за волной, всё больше чистые, без червоточины, шли по оврагам и косогорам моховик, подосиновик и груздь, быстро и полновесно наполняя бабьи лукошки и короба. А в самом конце лета прошёлся по верхушкам кедровника лихой и задиристый северный ветер и к утру засыпал моховые ковры под кедрами налитыми смолистыми шишками. Забросив на время все дела и заботы, вереницами потянулся таёжный люд в тайгу: торопись, пока сезон. Кто с мешками через плечо, кто с самодельными скрипучими тачками да тележками, а кто и на старой костлявой лошадёнке, по возрасту и здоровью комиссованной от военной службы. Всей деревней отправились люди собирать Богом посланное – летом день год кормит.

      Ещё с вечера, носом почуяв свежие порывы с севера, тринадцатилетний Колька Федотов велел соседским девчонкам Насте и Анютке готовить мешки. Ночью то и дело просыпался и, прислушиваясь к шуму за окном, предвкушал предстоящую добычу. А встав ещё до солнца, влез в овчинную кацавейку без рукавов, напялил на голову связанную матерью шапку и вышел во двор. Ветер стихал, слегка покачивая макушку кудрявившейся в углу двора берёзы. Колька подошёл к соседскому плетню и, перевесившись через него, оглядел окна. Тишина.

      “Ведомо, спят ещё, – недовольно подумал Колька, – свяжешься с бабьём”.

      Он сунул два пальца в рот и пронзительно, залихватски засвистел.

      – Эй вы, белки сонные! Царство небесное проспите! – крикнул он в соседский двор, старательно, насколько мог, придавая голосу мужицкую хрипотцу.

      Оконные створки распахнулись. В окне появилась бойкая, немного заспанная Настя.

      – Ну чего орёшь, Федот, кривой рот, – сказала она громким шёпотом, – Матушка спит ещё. Сейчас выйдем.

      – Я вот тебе задам кривой рот, – буркнул Колька и показал Насте кулак. Девчонка хихикнула и затворила окно.

      Через пару минут, с холщовым мешком через худенькое плечико, двенадцатилетняя Настя появилась на крыльце. За ней, тихо прикрыв за собой дверь, сестрёнка её Анютка. Темноволосые и кареглазые, с острыми, подвижными плечиками, сёстры-двойняшки настолько же сильно походили друг на друга внешне, насколько и отличались непохожестью характеров. Бойкая, юркая, языкастая Настя редкую минуту сидела на месте, то и дело подшучивая и задирая соседского Кольку, да и других деревенских мальчишек, за что ей частенько от них перепадало. Тихая и задумчивая, как мать, Анюта была полной противоположностью сестры. Подолгу могла, лаская, разговаривать со всей дворовой живностью, от кошки до коровёнки. Зачитывала до дыр книжки со сказками, что брала в избе-читальне. Компаний деревенских мальчишек и девчонок не чуждалась, но держала себя как-то по-особому: мало говорила, всё больше прислушивалась. Среди деревенской пацанвы