Книга всех вещей. Гюс Кейер

[2]

      – Повтори, что ты пел во время литании, – сказал отец с застывшим лицом. (Литания – это пение «туда-сюда» в церкви.)

      Томас посмотрел на маму.

      – На меня смотри и пой, – потребовал отец.

      Томас набрал в легкие воздух и спел: «Добрый властитель быков, спаси наши несчастные воскресенья».

      Стало тихо-тихо. Томас увидел перед собой черное платье с целой тысячей пуговиц. Два воробья на подоконнике пронзительно трубили в крохотные трубы, потому что не знали, что сегодня воскресенье.

      Мама сказала: «Ему всего девять лет. Он не специально».

      Папа промолчал. Он торжественно положил вилку и нож на тарелку и начал медленно подниматься. Он все рос и рос, пока его голова не оказалась выше, чем лампа над столом.

      Все живое на земле затаило дыхание. Воробьи на подоконнике поперхнулись своими трубами. Солнце затмилось и небо съежилось.

      – Что ты хочешь сделать? – слабым голосом спросила мама. Она вскочила и потянула Томаса от стола.

      – Отойди, жена, – сказал отец голосом великана. – Я говорю с твоим сыном.

      Но мама потянула Томаса еще дальше от стола и положила руку ему на плечо. Тут вдруг вперед вылетела папина рука и звонко ударила маму по щеке. Она отшатнулась и отпустила Томаса.

      Ангелы на небе закрыли глаза руками и разрыдались, ведь они всегда так делают, когда муж бьет жену. Великая печаль опустилась на землю.

      – Папа, – прошептала Марго.

      – Помолчи! – взревел отец. – Томас, иди наверх. И не забудь взять ложку.

      Томас развернулся, пошел на кухню и взял деревянную ложку с полочки. Потом бегом поднялся по лестнице в свою комнату. Он сел у окна и стал смотреть на улицу, но думать не мог. Мир был пуст. Будто все, что было раньше, кто-то мысленно стер. Остался только звук. Томас слышал звонкий хлопок по маминой щеке. Он слышал все отцовские пощечины маме, целый дождь из пощечин, как будто на улице Яна ван Эйка идет град и с деревьев облетают листья. Он зажал уши руками.

      Просмотрев в никуда целую вечность, Томас услышал, прямо через закрытые уши, как отец тяжело поднимается по лестнице. Бум-бум. Бум-бум. «Все исчезло, – подумал он. – Ничего больше нет. И меня нет».

      Бум-бум. Бум-бум.

      Вот и он. Этот человек вырос в проеме двери, как дерево. Он подошел к Томасу и протянул руку. Томас дал ему деревянную ложку. Тогда человек сел на табуретку рядом с кроватью Томаса. Он ничего не говорил. Да это было и не нужно, потому что Томас точно знал, что делать. Он снял штаны. Потом трусы. И лег на колени к отцу попой вверх.

      Начались удары. Деревянная ложка хлестко рассекала воздух.

      Шлеп! Боль вонзалась в кожу, как нож.

      Шлеп!

      В начале Томас ни о чем не думал, но после третьего удара ему в голову стали приходить слова.

      Шлеп! Бог…

      Шлеп! Его…

      Шлеп! Ужасно…

      Шлеп! Покарает…

      Шлеп! Всеми…

      Шлеп!