От него к ней и от нее к нему. Веселые рассказы. Николай Лейкин

упрашивала его жена, но муж продолжал:

      – Наутро я и свечи ставил, и молебен служил, но тяжкий грех все-таки гнетет.

      – С Богом, голубчик, с Богом! Варенька вот пелену вышивать кончила, так и ее свези. Пусть в обители хранится… Хорошая гарусная пелена… – бормотала Аграфена Гавриловна и набожно крестилась.

      Через десять минут семейство успокоилось и мирно пило чай. Аграфена Гавриловна лизала с ложечки мед и припоминала знакомых, кого помянуть за здравие, кого за упокой.

      – Я полагаю, все это можно оставить и втуне… – говорил Логин Савельич. – Потому где мне обо всех упомнить? Мне впору только о своем грехе думать… потому там ведь не так, как здесь. Там утреннее бдение, часы, литургия, вечернее бдение, всенощное, да еще правила разные… Ну-ка, учти!..

      – Все-таки Федора-то Леонтьича с семейством следовало бы помянуть… Отец ведь крестный Ванечкин…

      – Ну его к богу! Шестой месяц семьдесят рублей должен и не отдает, а на три дня брал.

      – А сестру Софью Савельевну?

      – Эту бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Неделю с ней в мире, а неделю в ссоре, – так что за радость?..

      Спустя четверть часа семейство Оглотковых перебралось из столовой в спальную. На столе лежала пелена и бисерный колпачок под паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа в дорогу и доставала из комода белье.

      – К причастному-то дню я положу тебе сорочку с вышитой грудью… – говорила она.

      – Зачем? Ничего лишнего не надо! – крикнул Логин Савельич. – Коли человек кается, так должен быть в смирении, а не о наряде думать. Положи пару белья, полотенце, платки, а новый сюртук я на себя надену.

      – Пирожков с грибками не испечь ли, пока кухарка-то спать не легла?

      – Говорят тебе, что не токмо что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!

      Часу в двенадцатом Оглотков тяжело вздохнул и отправился в молодцовую. Молодцы повскакали с мест и начали запахивать халаты.

      – Завтра я в лавку не приду, – сказал он им. – Я еду на неделю в новгородский монастырь и там говеть буду. Кузьма Федоров над вами старший остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирам не шляться… Поняли?

      – Поняли-с… – отвечали молодцы.

      – А теперь простите меня, Христа ради, в чем согрешил перед вами или обидел вас…

      Логин Савельич поклонился до земли.

      – И нас простите… – заговорили молодцы и также поклонились.

      Спустя еще полчаса Логин Савельич хотел уже ложиться спать, как вдруг за дверями спальной послышался чей-то кашель.

      – Кто там? Войди! – крикнул он.

      – Это я-с… – отвечал старший приказчик Кузьма Федоров и вошел в спальную. – Я к вам, Логин Савельич, можно сказать, с почтительною просьбою. У меня вот тут письмо к дяденьке и пять рублев, так как они, значит, в Новгороде проживают по своей старости, так ежели вам не в труд… Сделайте милость… свезите…

      Оглоткова даже в жар кинуло.

      – Да что я вам, почтальон