Дети войны. Нина Рябова

высоко.

      – Ой!.. И как это вы зализли? Как прикарашились? А я думаю, хто это шабаракается! А спуститесь-то как? – заволновалась хозяйка.

      – А Файка-то залезает?..

      – Так то Файка! Она привыкла, даже воду носит. Ой, Господи! Ну и векши! (Векшами называли белок, они прыгали по деревьям в лесу, а иногда их и в деревне видели.)

      Большой дом, когда-то красивый и удобный пятистенок, пришёл в негодность. Просто развалился. Одна половина дома отошла от другой, мост отошёл от избы, крыша на дворе обвалилась.

      – Надежда была на Федьку, – рассказывала тётя Поля каждый раз, когда мы не могли открыть-закрыть дверь. – А где он, наш Федя? И живой ли? Осиротили мы, осиротили…

      Тони, старшей сестры Файки, дома никогда не было. Зимой её посылали на лесоповал, летом – на дальние покосы.

      – Наладят – пойдёшь! – сокрушалась тётя Поля. – Некому больше, только девки в колхозе остались. Вот и вторая тоже уже побывала на лесозаготовках.

      Была и третья сестра у Файки – Вера. Черноволосая красавица с пышными локонами. Девочка всегда молчала, ходила плохо. Она тяжело болела.

      А Файка везде успевала: и с нами поговорит, и маму успокоит, и Верушке то кипяточку нальёт, то кофтёнку на ней поправит.

      – Не мэрзните! Залезайте на гобеч![10] – командует Файка.

      Так они называли лежанку возле печи. У нас тоже имелась такая, на ней спала бабушка Ираида. У Мовдиных лежанка была не похожа на нашу. Широкая, на ней спокойно могла разместиться вся наша орава.

      Здесь было тепло, мы садились на край печи, свесив босые ноги и плотно прижавшись друг к другу, начинали тихо рассказывать всякие страшные истории, сказки. Делились детскими секретами.

      – Деушки! – раздавался голосок Веры. – Пока светло, посмотрите…

      Она доставала картинку. Это был большой журнальный глянцевый лист с изображением красивых людей.

      – Это чарь, – поясняла Верушка. – Ево жена, малчик и дочки. Не говорите никому!..

      Нам хотелось рассмотреть их лица, одежду, что-то спросить, но Вера быстро убирала, прятала листок, отмалчивалась. Файка сама ничего не знала.

      Позднее нам рассказывали, что до болезни Вера училась в школе, была любознательным ребёнком, что её любила учительница, делала ей подарки.

      Здесь, на «гобче», мы играли в кости, палочки, в самодельные куколки, перебирали красивые тряпочки, пуговки, стеклянные бусинки, резные дощечки, когда-то украшавшие высокие мезонины довоенных деревенских домов. Мы забывали про голод, не замечали, что печь остыла, и только тихий голос тёти Поли напоминал, что пора идти по домам.

      – Ишшут ведь вас, наверно.

      Но нас никто не искал, мы росли самостоятельными, дружными, и если долго не возвращались, говорили:

      – Наверно, на «гобче» у Мовдиных. Стемнеет, так придут. Лампы у них нет, лучину не зажигают. Мужчин в доме нет.

      2019 г.

      Дедушка Финаен

      Дроги были нагружены до предела.

      Шутка ли – увозили всё добро!.. Навсегда покидали родное обжитое гнездо, возвращаться не собирались.

      На возу уже сидели две женщины,

10

Гобец (голбец, голбчик) – отгородка-лежанка за русской печью, часто со ступеньками и спуском в подпол.