Дети войны. Нина Рябова

заверил мальчик.

      И действительно, только придёт мать с работы, они наперебой:

      – К Ираидиным! Пойдём к Ираидиным! Пойдём чай пить!

      Иногда бабушка Ираида угощала простоквашей, но молоко сдавали государству, себе почти ничего не оставалось. Морковка тоже быстро кончалась, бабушка заваривала сушёную брюкву, репу, чернику, черёмуху, веточки молодых ёлочек, брусничник. Ждали даров леса – особенно клюкву. Но на болото женщин пока не отпускали: много работы на полях. Да и не все ходили, не было обуви.

      Иногда доедали испечённые утром лепёшки (если их так можно было называть). Сковороду с этими чёрными комочками Зоя Васильевна приносила к нам рано утром:

      – Ираида, подними на полицу[6]. Нельзя оставить – найдут, съедят. А что я дам им вечером?..

      И ещё как-то виновато спрашивала:

      – Можно оборву крапиву у вашего дома?.. Суп сварю.

      Рядом с домом крапивы давно не было. Ни стебелька… Не было и подорожников, и пестиков, и сныти, и лебеды, и собачьих гиглей[7]. Всё давно было сорвано и съедено.

      Дети росли. Собирали головки клевера. Рассыпали на полу, сушили. Голод мучил постоянно.

      В деревне их любили. Самую маленькую любили особенно.

      – Где там наша «гора-гориночка»? – спрашивали у нашей бабушки Ираиды.

      Малышка пела, плясала. «Под ротанку». Это наше харовское выражение – «под ротанку». Уставшая Зоя Васильевна возвращалась с работы, кормить детей нечем. Ну, разве гигельков принесёт, кашку сварит.

      – Давайте петь! – скажет.

      И поют. Младшенькая удивляла своим голоском, памятью:

      – Я иду горой-гориночкой,

      Иду гора-горой,

      Я гуляю сиротиночкой,

      А дроля[8] занятой.

      Ягодиночка ты мой,

      Сиреневая веточка.

      Ты зачем меня завлёк —

      Такого малолеточка?..

      … Но у всего бывает конец.

      Настали холода.

      Дом, в котором жили мои новые друзья, был не настоящим домом. Говорили: «скворечник», «щитовой», «хибара», «ветродуй»… Это было временное строение, и все отлично сознавали, что зимой в нём не прожить. К тому же и печи настоящей не было…

      В один из холодных осенних вечеров в доме загалдели, зашумели – да так, что в деревне даже испугались: что случилось?!

      – Фирс! Наш дядя Фирс! К нам приехал Фирс!

      Мужчину облепили со всех сторон, повисли на нём, обхватили ручонками, целовали.

      А на другой день вся Зоина Черемиса уже сидела на дрогах. Уезжали.

      Вещей не было, посуда – большая сковорода, два чугуна, пять деревянных ложек, пара деревянных чашек (у нас их называли ладками). И ещё большая корзина с головками красного клевера. В доме сиротливо остался маленький невысокий шкафик.

      – Заберём и его, когда вернёмся за стенами, – успокаивал сестру Фирс.

      В этот же день хозяйственный мужчина сам помогал разбирать временное жилище сестры, складывал доски на подводы и увозил. От домика осталась слегка

6

Полица (диал.) – высоко прибитая широкая доска.

7

Гигли (диал.) – дягиль, лекарственное растение; иногда употреблялось в пищу.

8

Дроля (диал.) – пpeдмeт любви, «милый», «любимый».