Дети войны. Нина Рябова

летели быстро, мы росли, уже не так беззаботно было на душе. Стали всматриваться в окружающих людей, вслушиваться в их разговоры. И деревеньку нашу перестали видеть самой весёлой и беззаботной.

      Вот каким я помню своё детство. Своё военное детство. Первые впечатления.

      Война… Это моё детство…

      Нет, по нашей деревеньке не грохотали танки, над нами не свистели пули.

      Детство было трудным, но светлым и чистым. Мы жили надеждами, дружили, помогали взрослым. Мы многое умели делать – и делали хорошо.

      Мы заготовляли веники для колхоза, драли ивовое корьё, пасли скот, носили воду из колодца, пилили дрова, вязали снопы, дёргали лён, разбирали семенной картофель перед посадкой, ходили за три с половиной километра в школу, играли в незатейливые игры…

      Детские впечатления определили всю дальнейшую жизнь.

      Наши вёсны промчались быстро… «Осталось их в обрез…»

      Грустно, но пора подвести итоги.

      Жители нашей деревни

      Какие же они – живущие рядом с нами люди?..

      Наши соседи, прежде всего.

      Дуня Кабалина. Иногда её называли Евдокией. Но чаще – просто Дуней. Или Дуней Мишиной. Нет, это не фамилия. Миша – это её погибший в войну муж. В деревне была ещё одна Дуня. И тоже по имени мужа звали – Дуня Сёмина.

      Дуня Кабалина была небольшого роста, всегда в белом платочке, в чистом фартуке. Лицо красивое, глаза большие, голубые, как весеннее небо. Говорила она тихо, почти шёпотом, улыбалась как-то загадочно.

      – Ираида, – обращалась она к нашей бабушке. – Радость-то какая: старший сынок приходил ночью.

      – Ой, конечно, это радость, пришёл к матери. Ты так ждала, молилась. Думала невесть что. А в деревне-то судачили: и в живых нет, и в тюрьме… Радость, конечно, радость.

      – И пообещался снова приехать, купить материи на юбку. А я попросила крендельков маленьких. Вот мы уж с тобой попьём тогда чайку!

      – Ой, попьём, Дуня, попьём.

      Она стала приходить к нам каждый день, улыбалась, говорила всегда одно и то же:

      – Вот приедет сынок…

      Но сын не приезжал. И снова молва прокатилась по деревне: нет больше сына у Дуни Мишиной. А она его, свою кровиночку, очень ждала. Перестала спать, есть, заболела. Ничто её не радовало. Она по-прежнему приходила к нам, но голос звучал ещё тише, слёз больше уже не скрывала.

      – Ой, Ираида, Ираида… Видимо, не дождаться мне своего сыночка. Не дождаться…

      Но однажды глубокой ночью Дуня услышала робкие шаги. Поднимались по звезду[1], шли близко к краю.

      – Господи, хоть бы не упал сынок! Перил уже нет, ремонтировать некому. Откуда ему знать, что всё приходит в негодность, ветшает, везде требуются мужские руки…

      То, что это шёл он, её сынок, Дуня не сомневалась. Да и кто к ней придёт в глухую ночь?

      Она тихо встала, взяла огарок свечки, отворила дверь.

      Никого не было.

      – Да, поблазнило[2]…

      Ушла в избу, села на лавку, перекрестилась.

      Невольно

1

Звезд – накат из брёвен, по нему в прежние времена поднимались в дом лошади с возом сена. Вообще был ВЪЕЗД. Но со временем, когда не стало лошадей, больших сеновалов, сохранились лишь остатки этих деревянных въездов, их стали называть ЗВЕС, «На звизде сидили», – говорили старушки (Харовский диалект. – Прим. автора).

2

Поблазнило (диал.) – показалось.