Обещанная медведю. Вернуть ведьму. Анна Владимирова

сурово доложил он в трубку. Я так и замерла от его голоса, как заяц перед удавом. – Да, знаю. Передо мной стоит. – И он вперил в меня взгляд. – Нет, не считаю. Потому что она моя. Да, уверен. Нет, не интересует.

      Его сухие ответы, видимо, раздразнили кого-то на том конце, потому что даже я услышала громкое:

      – Давид Глебович, мы вынуждены заинтересоваться! Потому что на вас пришла заявка из инспекции! Что там у вас произошло?!

      – Ну так реагируйте на заявку. – Давид оттолкнулся от окна и направился к раковине. – Да, уверен…

      Я тоже отмерла, и мы вдвоем занялись уборкой стола на удивление синхронно: я подхватывала тарелки, он протирал под ними, продолжая слушать что-то гневное.

      – …Нет, сегодня не приеду. У меня регистрация брака.

      – Горький! – возопила трубка, но Давиду надоело слушать эту бессильную истерику, и он отбил звонок.

      – И? – потребовала я ему в спину, когда он направился с тряпкой к раковине. – Не впечатлили?

      – Нет, – коротко ответил он. – Давай надевай каблуки, и помчали.

      Я только закатила глаза и прошла в коридор за чемоданом. Он так и стоял сиротливо у стенки.

      Давид направился в комнату. Странно. Я бы на его месте уже перетрясла все шмотки. Но, к счастью, Горький не был мной.

      – Перенести чемодан сюда? – донеслось из спальни.

      – Откуда мне знать? – проворчала я. – Никто не будет возиться с моим чемоданом, кроме тебя, Давид. А так, может, хоть споткнутся на входе и убьются к чертям…

      Я не сразу поняла, что он стоит рядом. Резко потянула чистые джинсы из стопки одежды, а следом, как это часто бывает, вытянула самое неподходящее – несколько особенно дорогих мне нот в плотных обложках. Они рассыпались аккурат Давиду под ноги. Он поднял одну и удивленно пролистал:

      – Ты играешь на каком-то инструменте?

      – На пианино. – Я раздраженно принялась укладывать ноты обратно в чемодан.

      Было глупо их тащить с собой, но я ничего не могла поделать, цепляясь за эти дорогие сердцу ветхие тетрадки.

      – «Времена года» Чайковского?

      – Да. – И я вырвала из его рук последнюю тетрадь. – Не трогай.

      – Дай посмотреть, – неожиданно попросил он. – Я аккуратно.

      – Ты нот не видел? – не позволила я и небрежно бросила тетрадь поверх вещей. Но тут же схватила и принялась бережно укладывать в чемодан.

      – Не трудись. Все равно придется распаковывать, – заметил он равнодушно и направился в кухню.

      – Я все забываю, что тебя не убьют сегодня, – тихо проворчала, будто был шанс, что оборотень не услышит. И повысила голос: – Мне торжественно одеться?

      – Главное, быстро.

      Выбрав вещи, я закрылась в спальне. Завернула волосы в высокий небрежный пучок на макушке, надела джинсы, футболку и длинный теплый кардиган крупной вязки. Под него – светло-бежевые лодочки. И выбежала к Давиду на крыльцо.

      Горький курил, хмуро глядя на свой туман.

      – А