Путешествие из Санкт-Ленинграда в Бологое. Николай Бизин

(а иногда – свято):

      – То природа, пойми! Природу с места никому не подвинуть. Дарвинизм, стало быть, ибо бабе – рожать и растить; стало быть, её благо – для неё превыше всего, а ты будь при ней осеменителем и коровою дойной.

      – Ну и что?

      – Тебе оно надо?

      – Наверное, надо. Иначе никакого смысла небо коптить не вижу. Иначе – пожить и помереть, и быть как все, совершенно никому не нужным и пригодным лишь, чтобы тебя поскорее зарыли.

      – Ха! В чем-то ты прав; но – и это тоже дарвинизм: нужно со смыслом быть кому-нибудь нужным – потереться, например, душой или фаллосом.

      По своему – звучали самоочевидные вещи. Если их (эти едва одушевлённые слова) романтизировать, выходило вот что:

      «Мужчина не может устать.

      На его плечах всегда лежит ответственность за свою семью.

      За женщину, за детей , которых она ему подарила.

      Нет времени на слабость, усталость, уныние.

      Есть лишь совесть, честь, верность и гордость.

      Невозможно подвести своих Отцов.

      Если ты устал-ляг и умри.»

      Андрей Юркевич

      Разумеется, попутчики Наташки и Цыбина многое не договаривали. Всё сказанное – было растворено в крови русского человека. А что такие наташки и цыбины – в попутчиках у русского человека, так это всегда было: попутчики русского человека (даже если он, как Иосиф Виссарионович, грузинской национальности) – либо полезные идиоты, либо тщеславны.

      Дело давно известное, не раз проговоренное:«О тщеславии: Потеря простоты. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Невежество. Смерть души.» Святитель Игнатий (Брянчанинов)

      Цыбин (словно бы расслышав всё – о себе) даже не улыбнулся; каждому свои полезный идиотизм и тщеславие; зачем их разделять?

      Попутчики, меж тем, со-беседовали.

      – А выпить у тебя есть, нет ли у тебя казенной чекушки? – спросил молодого «справного» пожилой похмельный «дарвинист»

      На что его молодой собеседник (и вместе с ним вся «молодость мира») ему ответил точно так, как прежде отвечал и о стране, и о женщинах – просто и без улыбки:

      – Есть, как не быть.

      Цыбин, меж тем, все ещё демонстрировал женщине флягу; Цыбин (меж тем) – все ещё помышлял о художнике Коротееве, переплетателе пространств, красок и смыслов; Цыбин (меж тем) – слушал и, восхищаясь услышанным, ничуть не дивился этому самому услышанному.

      Замечу – мы тоже не дивимся, что я сделал (наконец-то признаюсь) главным героем этого путешествия именно убийцу художника Коротеева; замечу – мы даже не удивимся, если в каком-то варианте своего будущего серийный душегуб (и версификатор реальностей) Цыбин соберётся убить еще и упоминавшегося здесь поэта Емпитафия Крякишева (согласитесь, как же не убить эту гибридную пародию на Маяковского с Есениным).

      Я говорил уже: чему дивиться? Живём в России и ходим под Богом; но – вернёмся к самогону (алхимическому суррогату божественных метаморфоз):

      – Какое чудо! – проворковала