Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

который в обычной жизни становится привычным. В ответ на такую перегрузку мозг преподавателя стопорит все двигательные и умственные процессы буквально на несколько секунд, после чего снова запускает их. Этот эффект не раз испытывал на себе и сам Штыгин, называя его «коротким замыканием».

      Пока Маргариту Генриховну «размыкало», Озеров незаметно кивнул Роману Андреевичу и скрылся за дверью.

      Штыгин сразу пошел в атаку:

      – Зачем меня вызывали?

      Завуч тут же пришла в себя и закопошилась на столе, потом медленно села и посмотрела на учителя долгим взглядом.

      «В ее возрасте уже нельзя так суетиться, – подумал Роман Андреевич, с жалостью глядя на темные круги у нее под глазами. – Кому и что она хочет доказать?»

      Маргарита Генриховна начала издалека. Сдержанно и поучительно. Она работала в гимназии так давно, что уже не замечала, что говорит со взрослыми, как с провинившимися детьми. К счастью, учителям был хорошо знаком этот тон, поэтому никто уже не обижался.

      – Еще недавно, Роман Андреевич, в конце прошлого учебного года мы сидели здесь, за этим столом с вами и вашим сыном и обсуждали его снижающуюся успеваемость, случай с дракой, в которой Андрей участвовал, как он утверждал, из-за оскорбления вашей, хм-м-м, чести, его прогулы. Да-да, прогулы! Позвольте, что же это получается? Если будет драться сын и драться отец…

      – Предлагаю обсудить конкретную проблему, – холодно проговорил Штыгин, – а не события из прошлого. Поверьте мне, у каждого в жизни можно найти пыльный склад с паутиной. Не говорите со мной как с родителем, вы же прекрасно знаете, что мне хорошо знакома обратная сторона. Так что методы, известные вам, неплохо известны и мне. Не будем терять время. Что случилось на этот раз?

      – Андрей прогулял алгебру. Важную контрольную работу. Подозреваю, что его не было в школе целый день.

      Может быть, Штыгину показалось, что Маргарита Генриховна произнесла все это с некоторым торжеством в голосе?

      – Вы подозреваете или это точно известно? – спросил Роман Андреевич самым невинным тоном в надежде избежать очередного назидания.

      – Это наиболее вероятное развитие событий. Что вы намерены предпринять?

      Меньше всего Штыгин сейчас нуждался в воспитательной работе Маргариты Генриховны.

      – Я поговорю с ним, и мы что-нибудь придумаем.

      Ее голос прозвучал глухо:

      – Есть еще одна проблема, довольно серьезная. Но она касается скорее вашей компетентности.

      Штыгин начал смутно догадываться, к чему она ведет.

      – По школе ходят нехорошие слухи, Роман Андреевич. Касательно Осокина, закрывшегося в раздевалке. А дальше… Хм-м-м… Я даже не знаю, кому верить… Дети, конечно, мастера выдумывать, но…

      – Послушайте! – Штыгин терпеть не мог официозности в любом ее проявлении, не выносил искусственные стены между людьми: даже те, что строились для защиты, – разделяли. Каждой своей фразой, произнесенной культурным тоном, Маргарита Генриховна добавляла ряд кирпичей, который он пытался разрушить. –